Не хочу его диагностировать. Здесь диагностировать надо другое.

Мурашки в ответ на его манипуляции.

Возбуждение в ответ на его прикосновения.

И внутреннее желание сгореть. Лучше насилие или смерть, чем эта игра на грани на протяжении долгих недель.

— Моя дорогая Анна, — продолжил он свой монолог низким чарующим голосом. Мой взгляд остановился на его губах, которые тут же исказились в усмешке, — я не дам тебе то, что ты хочешь.

— Почему?

Не этот вопрос надо было задавать. Его руки сжимают мои плечи до боли.

— Потому что тогда ты потеряешь ко мне интерес.

Несколько недель спустя

Ключ поворачивается в замке. Я вздрагиваю, подскакивая на месте. Забываю о том, что он запирает меня на ночь в каюте. Интересно, он прячет меня от себя самого? Или себя от меня?

Он проходит в каюту. Весь в белом. В руке какая-то коробочка.

— Ты продолжаешь гореть.

— Ты пришел, чтобы наконец получить то, что намереваешься сделать своим?

— Зачем такие витиеватые фразы, моя дорогая? — Он не смеется, а мне бы хотелось, чтобы он смеялся. — Мне интереснее твоя душа, чем тело. Но я же вижу, как ты сходишь с ума. Поэтому — вот.

Он бросает коробочку на кровать, и меня пробирает дрожь. Это вибратор. Я инстинктивно отшвыриваю его в сторону, коробка летит на деревянный пол, а мужчина мгновенно оказывается на мне, прижимая тело к неудобной постели, сдавливая своим весом. Его руки у моего горла, но не сжимаются. Глаза сверкают, но в них нет ярости. Кажется, он сам не ожидал от себя такой прыти.

Неужели мяч переходит на мою сторону?

Не позволяя ему отстраниться, я хватаю его за плечи и чувствую дрожь, которую он не в силах скрыть. Кто кого пленил?

— Мой дорогой… — Я возвращаю ему это дурацкое обращение, имитируя его голос, и чувствую, как распаляюсь. Я что-то говорила о страхе? Нет никакого страха. Мне интересно. Я чувствую азарт. Я хочу его победить. Победить на его поле. — Мне не нужны суррогаты удовольствия, — шепчу ему в губы.

Он рефлекторно приоткрывает рот, как будто ждет поцелуя, но теперь уже я медлю, железной хваткой контролируя собственное возбуждение.

— Я высажу тебя в ближайшем порту.

Я хрипло смеюсь, высвобождаю руку и скольжу по его натренированному телу. Он хочет отстраниться, но не может.

— Не высадишь.

Резким движением я толкаю его в грудь, отшвыривая от себя. Натягиваю простыню на тело и поворачиваюсь к нему спиной.

— Не приноси мне больше этой дряни.

Он уходит.

Несколько недель спустя

Яхта подскакивает на огромной волне, и я кричу. Мне снится Жаклин. Сейчас, когда наша игра обрела границы, я получила достаточно сил, чтобы вспомнить, кто я есть, в голову приходит дочь. Я гоню от себя эти мысли. И даже пытаюсь договориться, чтобы он меня отпустил. Но не выходит. Он злится. Запирает меня в каюте и лишает еды и воды. Его нет уже сутки. Или двое? И вот теперь шторм. Я ужасно хочу пить и есть. Наверное, больше пить. Падаю в забытье, сплю, вижу дочь, плачу, теряя драгоценную влагу. Здесь темно, света почему-то тоже нет. Что-то с яхтой? Мне кажется, кто-то кричит. Может, его смыло за борт?

Тогда я умру тут от обезвоживания. Не увижу, как моя девочка пойдет в школу. Влюбится. Наломает дров… И будет расти так, чтобы ничем не походить на меня, ведь я не лучший пример для подражания.

Яхту снова трясет, и я снова кричу. Вскрикиваю, вернее. Или это просто хрип? Не знаю. Меня бьет дрожь, сил нет. Я не реагирую даже тогда, когда в каюте появляется сквозняк, которого здесь просто не может быть. Кто-то брызгает мне в лицо, я вскакиваю на постели, пытаясь оглядеться.