– Я пойду, – сказал он, ни на кого не глядя. – Вы извините меня. Конечно, вы все здесь друг друга знаете, вы все свои, а я честно сказал, что думал…

– Что же это мы, а? – спросил вдруг Сломоухов. – Человека обидели? Кто посмел? Я вас спрашиваю, кто посмел?

– А пускай идет, – тихо сказал Зайцев, – Ему чего‑то там начальству приготовить надо. Демонстрацию какую‑то.

Ворона еще что‑то зашептал захмелевшему Сломоухову, но Юрий Васильевич уже был за дверью. Карпыч семенил перед ним, время от времени придерживаясь за стену.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Ну, как? Видал Слономухова? – спросил Карпыч у Юрия Васильевича. – Ему кличка дадена верная… Он и дело понимает, – неожиданно серьезно сказал старик. – Все ребрам, да жохом, а дела проворачивает – страсть! Как вьюн, шмыг на Барею, с чего бы это? Теперя, про тую птицу говорящую рассказывал, к чему бы? А ведь привезет он ее, как пить дать. Ловок, бес, как увидел, так поминай как звали. Ну, а поймает – не подступись тогда. Вот он нынче на овчине спит, а брешет, как с соболей, так ежели что…

– Позвольте, Карпыч, вы думаете?

– А я его знаю, Слономухова‑то. Он что‑то видая, не иначе. Да и Ганюшкин что‑то заспешил, это тоже хруст. – старик вдруг остановился, будто ему только сейчас пришла в голову какая‑то важная мысль: – Ты карту‑то видал? – спросил он у Юрия Васильевича, заглядывая ему в лицо. – У Ганюшкина‑то? Знаменитая карта… Расписана как, вкривь и вкось?..

Они подошли к двери с табличкой «Кафедра нормальной физиологии», и Юрий Васильевич вздрогнул: за дверью горел свет. Первым движением его было – уйти, сразу же повернуть к лестнице, но что‑то удержало его. Он не сразу поднял, что именно… Ну, ясно, там, за дверью Федор Никанорович, кому же еще, теперь скорее вниз, за ключом и не думать, ни о чем не думать, кроме как о работе… Но на двери была ясно видна пластилиновая печать. Карпыч тоже насторожился и подошея к двери.

– Ходят, – сказал он, прислушавшись. Теперь и Юрий Васильевич разобрал звук тихих шагов за дверью.

Застыв на месте, они оба прислушались.

– Показалось, – облегчемно вздохнул Юрий Васильевич, но Карпыч покачал головой.

– Ходил, ходил, – сказал он еле слышно. И вдруг резко крикнул, таким же молодцеватым фальцетом, каким рапортовал директору, что он, Карпыч, служит народному здравоохранению:

– Отзовись! Отзовись, лешай!

То, что произошло затем, заставило Юрия Васильевича в ужасе отпрянуть от двери. Там, в комнате, где лежал Афанасий Петрович, раздался явственный шум, будто кто‑то пробежал через всю комнату, затем звон разбиваемого стекла и все сразу же стихло.

Карпыч преобразился. Он поправил ремешок на гимнастерке, медленно застегнул пиджачок, и приказал Юрию Васильевичу:

– Стой тута?

Юрий Васильевич машинально кивнул, а Карпыч быстро зашагал по коридору. Вскоре он вернулся вместе со всей известной уже нам компанией. Впереди шел Карпыч, за ним Зайцев, осторожно вышагивая в своих гигантских валенках. Прячась за его спиной, ковылял Ганюшкин, сжимая в руке молоток. Рядом с ним – Ворона. Шествие замыкал Сломоухов. В руке он держал вертикалку и шел, пригнувшись, будто крался за зверем. Туфли на его босых ногах громко шлепали, Юрий Васильевич отошел в сторону, предоставив возможность остальным облепить дверь. Зайцев присел на корточки и заглянул в замочную скважину.

– Лежит Афанасий, что ему сделается, – сказал наконец он. – Пить тебе, Карпыч, кончать надо.