– Ассистент наш новый, – с обидной небрежностью бросил Ганюшкин. – Вместо Спирина.

– А откуда сами? – спросил Александр Денисович.

– Из Москвы, – поднял брови Зайцев. – Из самой!

– Я вас где‑то видел… – Александр Денисович нахмурился, стараясь что‑то вспомнить… – Определенно видел… Вы, простите, не были прошлый год в Риме? Так в мае, июне.

– В Риме? – переспросил Юрий Васильевич. – Что вы?

– Нет, нет, я хорошо помню, что во время нашего конгресса туда приехала группа физиков. И мне почему‑то показалось, что я вас видел. Юрий Васильевич, не запирайтесь. Я этого не люблю. Понимаю – скромность, но есть же предел! Наливай, Прокофий Иванович, разгонную!

Александр Денисович поднес к губам стакаы, мельком взглянув на Юрия Васильевича, слегка пригубил и эастыл в неподвижности. Казалось, он не пил, но и Аполлон Митрофанович и Прокофий Иванович в восторге не спускали с него глаз, да и Юрий Васильевич с удивлением заметил, что синяя жидкость из стакана медленно, но верно исчезает в бороде Сломоухова.

– Вы знаете, Александр Денисович, вы – наша звезда! – сказал Ворона, когда Сломоухов завершил операцию с синей жидкостью. – Куда, иной раз думаю, куда уйти, улететь, кто поймет меня? А тут вы приходите на ум. Ведь вы здесь, у нас выросли до всемирных масштабов, до Геркулесовых столпов учености и славы! Из ничего, без ничего и вопреки всему!

– А! Александр Денисович, ведь растет наш Ворона, просто на глазах растет, – восхитился Зайцев. – Верно он говорит. Ведь кто к нам приезжает? Может быть, он и голова, а билет уже в кармане на обратный путь. Чемоданники, перекати‑поле, Одному нужно доцента, другому – профессора. Как звание в кармане, так и фьють! Мне один так прямо и сказал; лучше я, говорит, швейцаром буду, да в Москве. Что их там, Александр Денисович, медом кормят? Не могу понять?

– А я могу… – сказал Александр Денисович, со вкусом расправляясь с огромным куском рыбы. – Могу… Я буду прям, прям, как мачтовая сосна. Вот перед нами сидит москвич, – Александр Денисович куском хлеба указал на Юрия Васильевича. – Вы где там жили, осмелюсь вас спросить?

– Я жил в Тихвинском, это…

– Великолепный район, не нужно никаких пояснений. Это не в самом центре, но это и не пригород. В нескольких шагах – широченный проспект, немного подальше Марьина роща с ее старинными прудами, с фонтаном, впрочем, он, конечно, сейчас не работает, но и он мог бы рассказать миллион историй, одну изумительней другой. Желаете поразвлечься? К вашим услугам лучшие театры, десятки кинозалов, эстрада, консерватория, наконец. Вы любите старину – вот старина: Красная площадь, седой Кремль, золотые маковки прославленных соборов. Иди, человек, вдыхай красоту, историю, науку! И все покинуть? Покинуть все, друзей, знакомых… И стены древние и дыхание, нового века. И уехать сюда, в глушь, по сравнению с которой Саратов – второй Вавилон! Зачем? Ведь мы живем только один раз… Я понимаю, отвергаю сердцем, понимаю вот здесь, корой, только корой своего мозжа, но понимаю!

– Послушал тебя, Александр Денисович, – задумчиво сказал Зайцев, – и самого разбирает: не скатать ли в белокаменную.

– Но есть, есть и в нашей стороне свое обаяние, – продолжал Сяомоухов. – И оно неотразимо для людей сильных. Там, в далекой Москве, все на местах, все полочки замяты и перезаняты. А у нас – нет, здесь простор дня молодых сил и для мужской зрелости, и тысячу раз будет счастлив тот, кто, не поддавшись минутному желанию уехать, вернуться назад к удобствам и комфорту, скажет себе: здесь Родос, здесь и прыгай!

– Понял, ассистент? – наставительно поддержал Сломоухова Зайцев.