– Нет, – в раздумье продолжал Афанасий, – потом была боль. Один раз… и второй… и все…

– А перед этим, перед тем, как вы потеряли сознание, – извините, но не могу не спросить, – вы ничего не писали? – Сергей Иванович наклонился над Афанасием. – Значит, нет…

Пасхин медленно повернул Афанасия Петровича на бок, и над его спиной склонились все присутствующие. Кому принадлежали отдельные восклицания, Афанасий Петрович не всегда мог определить.

– Выход тока, – торжествующе сказал Сергей Иванович.

– Не похоже, – (это, кажется, Пасхин).

– Нет, нет, когда он…

– Потом, потом, – (вновь Пасхин). – Пока только смотрите. Только смотрите.

– Нет, это скорее вмешательство.

– И второпях, я бы скааал, – (кажется, Федор Никанорович).

– М‑да…

– Страшного для жизни я ничего не вижу…

И тут случилось то, чего меньше всего могли ожидать собравшиеся. Рука Афанасия вдруг вынырнула где‑то возле шеи, пальцы пробежали по обнаженной лопатке, и Афанасий Петрович весь как‑то обмяк.

– Он потерял сознание… – сказал Пасхин, нагнувшись над ним. – Ничего, ничего, приходит в себя.

– Может быть, укол? – спросил Сергей Иванович,

– Теперь мне конец, – глухо, в подушку сказал Афанасий Петрович. – Все…

– Ничего, ничего, все позади, Афоня, – оказал Пасхин. – Сейчас мы дадим вам отличнейшего бульончику!

Пасхин сделал знак собравшимся, чтобы они вышли из комнаты.

– Что за глупость, Афоня, – заговорил Пасхмн вполголоса. – Лет семь назад я предлагал вам от этого избавиться, и вы были почти согласны. Откуда такая мнительность? Без этого можно жить и совсем неплохо!

– Он здесь, он здесь, понимаете, – шептал Афанасий Петрович, – вы понимаете?

– Ах, вот что? Да, это возможно…

– Здесь он, здесь, – почти выкрикнул Афанасий Петрович.

– Но в госпитале вам ничто не угрожает, ничто… Лежите спокойно, ничего не бойтесь. Сейчас я пришлю сестру, вас покормят, и все будет в полном порядке. В самом полном порядке…

Сестра принесла бульон, и Пасхин не ушел, пока Афанасий Петрович не выпил полную чашку.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

– Нам нужно поговорить, – сказал Пасхин, поворачиваясь к Федору Никаноровичу и Сергею Ивановичу.

– Мы так и поняли, – директор быстро прошелся по комнате и сел на диван рядом с Чернышевым.

Пасхин прикрыл балконную дверь, и кабинет тотчас же наполнился запахом госпиталя, не поддающимся, как известно, ни анализу, ни описанию.

– Я расскажу вам все, что может пригодиться в дальнейшем, – начал Пасхин, усаживаясь на стуле перед диваном. – Многое вы уже знаете сами. Многого я и сам не понимаю, только так в общем. Скажу откровенно: жизнь Афанасия Петровича в опасности.

– Да, но вы сами… – начал было директор.

– Сам, сам… Речь идет не о состоянии его здоровья. Здесь мы сделаем все, что в наших силах, и дней через десять он будет играть в футбол, если пожелает. А вот что потом, после его выхода из госпиталя?

Пасхин посмотрел на Сергея Ивановича, потом на Федора Никаноровича.

– Я вижу, что вы до конца не понимаете всего случившегося. – Пасхин поднялся со стула и, протянув руку к письменному столу, взял с его края большой конверт.

– Здесь я приготовил все, чем, собственно, располагал.