- Грхм. Товарищи, на сегодня предлагаю закончить. Товарищ Громыко - на следующей неделе расклад по Ирану подробнее. Товарищ Меркулов, останьтесь. Всем спасибо.

Дождавшись, когда за последним уходящим закроется дверь, Драгомиров кивком пригласил наркома внутренних дел и государственной безопасности в соседний, "уютный", кабинет. Там их уже ждали два человека. Два маршала. Черняховский и Рокоссовский.

- Добрый день, товарищи, - Драгомиров протянул заслуженным полководцам руку. Затем налил себе чаю, бухнув в стакан дольку лимона и пару ложек сахара, после чего долго и сосредоточенно его размешивал.

Оба военачальника, вольготно расположившиеся в неглубоких креслах, молчали. Молчал и Меркулов, несколько удивленный составом собравшихся. Об отношениях Драгомирова и Черняховского и том, что они были и оставались друзьями, он, конечно, знал. Как и о том, что Рокоссовский молодому генеральному тоже, в общем-то, благоволил и вполне открыто его поддерживал. Но зачем здесь? И почему сейчас? В таком составе? О какой проблеме› собирается говорить правящий Советским Союзом человек?

На эти вопросы у наркома ответов не было. Поэтому он и предпочел молча сидеть на диване и ждать, когда ему, наконец, разъяснят суть происходящего.

- Вы, Всеволод Николаевич, наверное, гадаете, зачем это я вас сюда позвал? - Драгомиров поставил стакан и развернулся к Меркулову, спиной прислонившись к шкафу. - Я вам поясню. Это несложно на самом деле.

Генсек сделал паузу, словно нагнетал обстановку.

- Понимаете, появились такие подозрения, что смерть Лаврентия Павловича заставила некоторых товарищей решить, будто теперь им все можно. В том числе и создавать антипартийные группы, планировать заговор против советской власти… Нехорошо.

"Тридцать седьмой, - мысль, промелькнувшая где-то в глубинах сознания, едва не заставила главу НКВД вспотеть. - Точно, собирается свой собственный тридцать седьмой устроить…И смотрит ведь как, как Хозяин почти… Глаза только темные до черноты - а выражение один в один".

Следующей мыслью стала простая идея, что небольшая чистка может пойти на руку собственному положению - добавить влияния и веса, упрочить под собой наркомовское кресло. Возникший из подсознания страх почти улетучился, когда голову Меркулова посетило еще одно сравнение.

Ежов. Человек, осуществивший кровавый тридцать седьмой - и затем беспощадно за этот самый тридцать седьмой Сталиным наказанный.

"Нет, Ежовым не назначит. Не зря Берию упомянул. Слишком уважал старика. Рискнуть? Рискнуть", - нарком оставался профессионалом, и сейчас на его лице почти ничего не отразилось.

Тем не менее, внимательно всматривающийся в глаза соратника генеральный что-то там увидел и улыбнулся:

- Вы ответственный человек и исключительно компетентны, Всеволод Николаевич. Поэтому-то нам и нужна ваша помощь в борьбе с означенными личностями.

- Какими, простите, личностями, товарищ Драгомиров?

- А вот это нам с вами и предстоит узнать, - Богдан снова улыбнулся. Вот только на прежнюю добродушную ухмылку выражение его лица больше не походило, а напоминало, скорее, оскал.

Оскал почуявшего добычу хищника.

* * *

- Он согласится, - Хрущев самодовольно ухмыльнулся и повторил еще раз, словно пытался добавить своим словам веса:

- Согласится. Никуда не денется. Он сейчас без Берии как кутенок.

Микоян, сидящий в соседнем кресле, недовольно покачал головой. Ему не нравился слишком уж легкомысленный настрой товарища. И, судя по лицу Шверника, третий заговорщик тоже был не в восторге.

Но все же следовало признать, что Первый Секретарь прав. Драгомирову действительно необходимо съездить в Иран. Иначе может показаться, будто он трусит. А на такое этот выскочка никогда не пойдет.