— Пусть сам расскажет.

Краем глаза я поймал сочувственный взгляд брата.

— Дай ты ребятам поесть спокойно! — возмутилась мама.

Я улыбнулся.

— Ничего, мам. И правда, лучше прямо рассказать. Мы с Катей собираемся пожениться. Но не сейчас, а когда я окончу институт и получу распределение. Катя пока учится на медика, а там будем решать с переводом. Зависит от того, куда меня распределят.

— Ну, это ещё вилами по воде писано, — протянул отец. — Ты доучись сперва.

И насмешливо вскинул подбородок, ожидая, что я начну спорить.

— Это верно, — согласился я. — Доучусь, там и видно будет.

Брови отца удивлённо приподнялись.

— Знаешь, что я тебе скажу, батя? — улыбнулся я. — Поехали-ка завтра к бабушке — картошку покопаем втроём. Глядишь, за день и управимся.

Отец только кашлянул и потянулся за папиросой.

— Поехали, бать! Вместе оно веселее будет. Не всё Серёжке одному в грядках ковыряться.

В прихожей зазвонил телефон. Мама сняла трубку.

— Алло? Сюзев? Какой Сюзев? Ах, Сюзин? Да! Конечно, помню. Здравствуйте, Дмитрий Николаевич! Андрей? Да, дома. Сейчас позову!

Вставая с табурета, я услышал, как мама положила трубку возле аппарата.

— Андрюша! Тебя к телефону! Это Дмитрий Николаевич, археолог из Старой Ладоги.

Серёжка выскочил за мной в коридор.

Я взял его за плечо, наклонился к уху и прошептал:

— Колись, что натворил?

— Ничего! Честное слово!

Брат дёрнул плечом.

— Пусти!

Я отпустил его и взял трубку.

— Здравствуйте, Дмитрий Николаевич!

— Добрый день, Андрей! — услышал я в трубке голос археолога. — А я звонил вам в Черёмуховку, но мне сказали, что вы уехали в Волхов. Ничего, что я звоню вам домой?

— Ничего страшного, Дмитрий Николаевич! Что-то случилось?

Я снова покосился на брата, который стоял рядом, напустив на себя равнодушный вид.

— Вот какое дело, Андрей! — сказал Дмитрий Николаевич. — Наша экспедиция заканчивается. До весны мы консервируем раскопы и уезжаем в Ленинград. А что будет в следующем году — неизвестно.

Он помолчал. Я слушал, не задавая вопросов.

— Понимаете, Андрей, я с юности терпеть не могу неоконченных дел. Если что-то недоделал — прямо ощущение застрявшей в зубах жилки. Пока не вытащу — не успокоюсь.

— И что вас беспокоит? — спросил я, на секунду ощущая себя доктором.

— Колдун, — ответил Дмитрий Николаевич. — Помните, когда мы ехали на озеро, вы расспрашивали меня о колдуне. У меня сложилось стойкое впечатление, что вы что-то знаете об этом. Но я тогда не успел вас расспросить. Эти бандиты, и всё, что было после...

При этих словах у меня в памяти снова встал тот день, когда мы задержали на базе «чёрных копателей». Избитый, окровавленный Трифон. Стеклянный взгляд сгорбившегося рыжего парня, чьи тощие запястья туго обхватили наручники. Обыск до поздней ночи. Тогда милиционеры перевернули всю базу вверх дном — искали другие тайники, кроме того, который Жмыхин устроил в погребе.

Досталось мне и на допросе. Следователь всё не мог поверить, что я за месяц пребывания на базе так и не нашёл тайник Жмыхина. А оно мне надо было? Я и в погреб-то не спускался с тех пор, как жена Жмыхина увезла оттуда все банки с соленьями и компотами.

— Андрей, вы меня слушаете? — переспросил в трубке Дмитрий Николаевич.

— Да-да, — ответил я, выныривая из воспоминаний.

— Через два дня я уезжаю в Ленинград. Мы не могли бы с вами встретиться до моего отъезда? Я очень прошу — расскажите мне всё, что вы знаете о колдуне!

Вот чёрт! А впрочем.