|
Это клерки, подумал тогда Штирлиц, не видят дальше того, что написано в документе, лишены дара исторической перспективы, я не вправе судить по их лицам обо всех американцах, хотя более всего меня сейчас занимают те, от которых зависят решения. Как наивны наскоки присных пропагандистов, подумал он тогда, как беспомощны их восторги по поводу единственной демократии, существующей на земле, - американской... Но ведь и там все определяет человек, которого привели в Белый дом; повезло стране - появился Рузвельт, решил наказать ее бог - убрал его, заменив Трумэном, который никогда не сможет понять и почувствовать того, что смог Рузвельт... Штирлиц зажмурился даже, потому что возникло - на какой-то миг - страшное видение: вместо живых, гладко выбритых лиц ему привиделись черепа, а сквозь серые плащи проступили скелеты; возможность массовой гибели человечества увязана с представлениями опять-таки одного человека, обрекающего эти свои представления в Слово, которое оказывается поворотной вехой в естественном течении Истории... Что же так обескуражило Штирлица в речи Черчилля, произнесенной им вчера, далеко за океаном, в красивом и тихом, староанглийского типа, здании колледжа? Видимо, понял он, меня ошеломили его слова о том, что необходимо - в качестве противодействия России - создание "братской ассоциации народов, говорящих на английском языке". А такая ассоциация предполагала совершенно особые отношения между Соединенными Штатами и Британской империей. Братская ассоциация, ч е к а н и л Черчилль, требует не только растущей дружбы между родственными системами общества, но и сохранения близких отношений между военными советниками, совместного использования всех военно-морских и воздушных баз, что удвоит мощь Соединенных Штатов и увеличит мощь имперских вооруженных сил. Штирлица прежде всего стегануло то, что Черчилль дважды употребил слово "империя", показав этим, что с прежним, то есть с антиимперской политикой Рузвельта, покончено раз и навсегда. Трумэн мог бы высказать особое мнение, он мог бы сепарировать американскую демократию от британских имперских амбиций, но ведь он не сделал этого, он, вместе со всеми, аплодировал неистовому Уинни, показывая, что согласен с каждым словом, им произнесенным. Будучи политиком прирожденным, г л у б и н н ы м, Штирлиц сразу же просчитал, что пассаж Черчилля о создании "англоязычного военного блока, противостоящего России", есть не только угроза Кремлю, но и жесткое предупреждение Франции и Италии: и Рим и Париж были поставлены перед фактом создания качественно нового блока. А в следующем абзаце Черчилль ударил уж совершенно открыто: "не только в Италии, но и в большинстве стран, отстоящих далеко от русских границ, действуют - по всему миру - коммунистические партии, которые есть угроза для христианских цивилизаций". |
