Изменить размер шрифта - +
  Моя проблематика в юриспруденции
любопытна: защита наших нефтяных интересов в Латинской Америке.  Я провожу
с  вами  эту  беседу  потому,  что  меня   интересует    ваша    концепция
национализма...  Что это за феномен? Однозначен ли он? В Латинской Америке
вот-вот произойдет взрыв национальных чувствований, а мы к этому, увы,  не
готовы. Вот я и решил проработать эту проблему с вами - австриец, отдавший
свою жизнь немцам.
     - Я не знаю, что такое "австриец", - сразу  же  ответил  Скорцени,  -
такой нации не существует.  Есть диалект немецкого языка,  австрийский,  а
точнее говоря - венский. С этим смешно спорить, а нации не существует, это
чепуха.
     - Хм...  Ладно, бог с вами, -  усмехнулся  полковник.  -  Давайте  я,
наконец, закончу с Геббельсом...  Вам известно, что  именно  он  предложил
исключить из партии Гитлера? В  двадцать  пятом  году?  И  его  поддержали
помимо братьев Штрассеров гауляйтеры Эрик Кох, Лозе, Кауфман?
     - Дайте архивы, - повторил Скорцени. - Я не могу верить вам на слово,
это опрокидывает мою жизненную позицию...
     - Дам...  Но я это все к тому, что  Геббельс  -  при  том,  что  умел
великолепно говорить речи, - все же был дерьмовым пропагандистом и большим
трусом.  Как и Геринг, Гиммлер, Лей, да и вся эта камарилья. Каждый из них
понимал, что животный антисемитизм Гитлера, как и  его  постоянные  угрозы
капиталу, раздуваемые, кстати, Геббельсом,  не  позволят  Западу  серьезно
разговаривать с  ним.  Если  бы  Геббельс  не  был  з а м а р а н  грехами
молодости  по  отношению  к  Гитлеру,  у  него   бы    хватило    смелости
скорректировать  политическую  линию  фюрера,  и  единый   фронт    против
большевизма был бы выстроен в тридцатых годах...  Он, фюрер, держал  подле
себя  з а м а р а н н ы х,  Скорцени,  он  их  тасовал,  как  замусоленные
карты...  Так вот, единый фронт - если всерьез думать о будущем - придется
налаживать вам...  Вам и  вашим  единомышленникам  -  не  тупым  партийным
функционерам,  чья  безмозглость  и  безынициативность  меня    прямо-таки
ошарашивают, не палачам гестапо - но  с о с т о я в ш и м с я немцам... Не
думайте, что у нас многие поймут мой с вами разговор: беседа с  нацистским
преступником Скорцени  в  Вашингтоне  многим  не  по  вкусу...  Я  рискую,
разговаривая с вами, Скорцени, я поступаю против правил, против  н а ш и х
правил, потому-то я и не хотел, чтобы наш разговор писали...  Его бы потом
слушали марксистские еврейчики, которых привел в ОСС президент Рузвельт...
Или русские, вроде Ильи Толстого, - его тоже пустили в нашу разведку... Да
его ли одного?!  Словом,  готовы  ли  вы  сотрудничать  со  мной  и  моими
единомышленниками? Если  д а,  то я  смогу  уже  сейчас  освободить  ваших
доверенных людей, не столь заметных, как вы... Ваш черед наступит позже...
Если нет - я умываю руки.
     - Шульце-Коссенс у вас?
     - Да.
Быстрый переход