Изменить размер шрифта - +


     Очень жду.
               Искренне
                         "М".



РОУМЭН                                           (Голливуд, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

     В  Голливуде  теперь  чувствовалось  ощущение  чего-то   безвозвратно
утерянного: редко появлялся  на  людях  Чаплин,  не  было  ни  Брехта,  ни
Эйслера, ни Марлен Дитрих; перестал приезжать Фейхтвангер, хотя раньше был
здесь частым гостем. И хотя каждый день то в "Плазе", то на "Биверли хилз"
устраивались приемы, где блистали звезды экрана во главе с Адольфом Менжу,
Джеймсом Кегни и Робертом Тейлором, того  постоянного  праздника,  который
царил здесь раньше, не было, он казался безвозвратно утерянным.
     Все было, как прежде, казалось бы, - и безудержное веселье  во  время
полуночных гала-концертов, и блицы  фотокорреспондентов,  и  песни  Фрэнка
Синатры, прерывавшиеся визгом  и  свистом  собравшихся  (визжали  женщины,
свистели -  высшая  форма  похвалы  -  джентльмены  во  фраках),  и  танцы
негритянского трио "Старз" из Нью-Орлеана, - но в городе,  тем  не  менее,
царило   таинственное   ощущение   п о т е р и.   Песни   были    чересчур
сентиментальны, танцы  излишне  экзальтированы,  веселье  грубо  показным,
п р у щ и м.  Так бывает на православных поминках, когда выпили по третьей
и слезы уступили место смеху, который -  если  внимательно  всмотреться  в
него и вслушаться - был истеричным,  н а  п р е д е л е.
     Роумэн  теперь  бывал  практически  на  всех  гала-приемах,  -  Спарк
пристроил его на киностудию  "Юниверсал"  ассистентом  продюсера,  платили
вполне  сносно,  дом  арендовывать  не  стал,  поселился  с   Кристой    в
Лос-Анджелесе, на  третьем  этаже  большого,  но,  тем  не  менее,  вполне
престижного дома.
     Когда Спарк позвонил ему  и  сказал,  что  можно  взять  в  рассрочку
коттедж на сто двадцатой улице, Роумэн усмехнулся:
     - Знаешь, старик, поскольку любимая поехала за покупками, скажу  тебе
честно: праздник  кончился,  начались  будни,  песня  сделалась  бытом.  Я
благодарен Кристе, только из-за нее я снова стал мужиком,  и  я  хочу  тот
к о н ч и к,  который мне отпущен, прожить в свое удовольствие... Наш друг
сломал меня, понимаешь? Я треснул.  Пополам. Вот так. И я  хочу  класть  в
кровать  девок,  пить  виски  на  приемах  и  ждать,  когда  перевалю   за
пятьдесят... К старости надо готовить себя загодя... Я бы продолжал делать
м о е  дело, но я подписал капитуляцию,  и  ты  знаешь,  почему.
Быстрый переход