.. Я слишком высоко ценю вас, генерал, я
преклоняюсь перед вашим военным гением, я понимаю, что вы заслужили право
на поклонение нации и заслуженный отдых, но, может быть, вам попробовать
выдвинуть свою кандидатуру на пост президента этой страны? В конечном
счете надо уметь идти на жертвы во имя народа и демократии..." Искушенный
в а п п а р а т н о й интриге, Трумэн такого рода пассажем вынудил
Эйзенхауэра отказаться от выдвижения своей кандидатуры; демократический
съезд назвал его кандидатом в президенты; республиканцы - с подачи Даллеса
- губернатора Томаса Дьюи; опрос общественного мнения, проведенный
Гэллапом, дал ошеломительные результаты: восемьдесят процентов американцев
поддержали республиканского кандидата...
- Видите ли, - ответил, наконец, Черчилль, - как это ни странно, я бы
желал победы Трумэну, хотя ваша концепция импонирует мне значительно
больше.
- То есть? - Даллес удивился; как всякий американец, он привык к
логике и пробойной точности линии: разве можно симпатизировать одной
концепции, а желать победы носителю другой?
- Мавр должен сделать свое дело, - медленно, по слогам отчеканил
Черчилль. - Именно так, Джон. Во-первых, как мне известно, Трумэн намерен
запросить у конгресса четыреста миллионов долларов на военную помощь
Турции и Греции, а это означает развертывание американских войск на
границах с Россией, что вызовет бурю негодования в Европе, да и в левых
кругах Америки, у людей того же вице-президента Уоллеса, он - слепок всеми
нами обожаемого Рузвельта. Так пусть этот шаг проведут демократы Трумэна,
а не республиканцы Дьюи и Даллеса. Оставьте себе поле для маневра, это
всегда таит в себе непредсказуемые выгоды. Во-вторых, государственный
секретарь Бирнс говорил мне совершенно определенно: "Уже в начале осени
сорок пятого года (то есть за пять месяцев до того, как Советы начали
травить меня в прессе, придумав пугающий, несколько наивный термин
поджигателя войны, - это я-то - поджигатель войны, - в голосе Черчилля
слышалась обида, - я, который первым бросил перчатку в лицо Гитлеру и
возглавил борьбу против тирании на европейском континенте?). Трумэн
сказал, что необходимо дать понять Сталину: в нашей внешней политике
произошли кардинальные перемены. Вместо сотрудничества, на которое наивно
уповал самый добрый человек двадцатого века мой друг Рузвельт, следует
разворачивать жесткую политику сдерживания русского влияния в Европе".
Следовательно, не я, не Остров подвигли мир на конфронтацию с Советами, а
именно Гарри Трумэн... Пусть он продолжает эту работу, Джон, пусть...
Погодите, пройдет немного времени, и я вернусь на Даунинг-стрит... Как раз
в тот год вы и возглавите внешнеполитическую тенденцию Штатов... Мы тогда
сможем договориться если не со Сталиным - он слишком уверовал в свое
величие после того, как двадцать миллионов русских сделали его творцом
победы, - то с его последователями. |