|
Я еще не ел с утра. Ем мало. Мне семьдесят лет, а в перегоняшки еще могу. Берите лошадей, собирайтесь. Про войну порасскажете, мы с женой любим про войну, у меня под Цорндорфом два сына убиты, больше никого нет. Брат ушел. Я зело люблю гостей... - он говорил резко, быстро, каким-то раздраженно-капризным голосом. Казаки повиновались. Барин приказал конюху поставить казацких лошадей в конюшню, задать овса, выскрести, выходить их. И вот казаки - на барской кухне, сидят, трубки курят, посматривают, как повар с кухаркой пироги из плиты тягают, тоненькой лучинкой тычут в них, упеклись ли. У казаков слюни пошли, все бы съели, всю бы кухню, уж очень вкусный дух от плиты валит. Приходят старые бабки да старики с горшками, с плошками, поваренок отливает им в горшки щей, мяса накладывает. Благодарят, крестятся, уходят. - Кому же это? - спросил Пугачев. - Крестникам Иван Петровича да кумовьям, да мало ли у него. У него, почитай, полсела их. Надоели, вот тебе Христос. Барыня сердится, гони, говорит, их, а барин велит милостыню творить. Вот и бьешься, - брюзжал толстобрюхий повар с перебитым посередке носом. - О многих господах я слыхивал, а такого теленка, как Иван Петрович наш, еще свет не родил, вот тебе Христос. Все чегой-то пишет да пишет, да гостей водит к себе с большой дороги... Этта двух слепых приволок к себе, двух побирушек-пьяниц, в чистую половину завел, велел божественное петь. Ну, барыня забоялась, как бы крохоборы вшей не натрясли, вытурила их. Барин осерчал, три дня не разговаривал с барыней, дулся, а драться чтобы промеж себя, этого у наших господ не заведено... - А мужики-то у вас, кабудь, неплохо живут, - промолвил Пугачев. - А чего им, - ответил повар, переворачивая лопаткой цыплят в жаровне. - У нас много мужиков в отхожий промысел идут, в Москву да в Нижний. Добрый заработок имеют, барину ладный оброк платят. Взять Хряпова, мясника, Нил Иваныча, он говядину во дворец поставляет в Питере. Он нашего барина крепостной, Хряпов-то, а вольную барин не дает ему. Наш барин упрямый, не приведи бог. Ему хоть кол на голове теши... Повар потер брюхо, съел поджаристую корочку от цыпленка, сказал: - Хряпов-то намедни приезжал сюда, сказывал, быдто царица вольную мужикам собирается объявить, быдто епутаты со всей земли съехались в Москву - помещики да торговые люди. Есть, говорит, малость епутатов и от крестьян вольных, а от крепостных мужиков ни одного. Вот мы и дожидаемся великого решенья... Только, что ни говори, а покудова помещики живы, мужикам воли не видать. Пришла из горниц женщина лет тридцати, некрасивая, курносая, лицо в оспинах, брови вылезли, одета неопрятно. С казаками - ни здравствуй, ни прощай, нюхнула воздух, поморщилась, буркнула что-то повару, вильнула хвостом, ушла. - Кто такая? - спросили казаки. - Да в горницах услужает, дворовая девка Марьюшка, сызмальства при господах живет. Невтерпеж стало казакам, есть захотелось вот как. Пугачев ласковым голосом сказал повару: - Эх, добрый человек, хоть бы варева-то плеснул нам малую толику, щец-то... Но в эту минуту быстро вошел в кухню молодой лакей в сером сюртуке. - Ну, как, Платоныч, пироги готовы? - Готовы, - ответил повар. Тогда лакей, поклонясь казакам, проговорил: - Господа приказали просить вас откушать с ними. - Как? - будто ошпаренные, вскочили казаки. - Благодарствуем, мы как-нито здеся. |
