Палин вяло усмехнулся.

«Похоже, точка. Лбом стену не прошибешь. Нужна энергия…» – мелькало в голове.

Как‑то весь вдруг успокоился. Даже ощутил некоторую апатию. Подумалось где‑то вторым планом, что его, Палина, разрешающей подписи нигде нет. Совесть чиста. Чего же еще?..

В это время звонок от Абдулхакова. Гортанный, с хрипотцой, глуховатый голос:

– Владимир Иванович! Прибыли пожарники. Все с ведрами. Допускает лично Болотов. Дозиметрический допуск с подписью Торбина. Из расчета пять рентген. Допускать?..

– Допускай… – глухо сказал Палин. – Я скоро приду.

«Вот и все», – снова подумал он, сидя на стуле, опустив голову и вяло свесив меж колен сцепленные в замок руки. Вновь усмехнулся. Острая волна волос на затылке сникла и легла на воротник белого лавсанового костюма. Но голова работала независимо от его состояния. Мозг лихорадило. Обрывки мыслей, вспышки озарений, внезапно всплывающие и тут же тонущие во мраке памяти картины прошлого. Однако на «выходе» из черепной коробки ничего не было. Пустота…

«Работай, работай… – приказал он мысленно своему мозгу. – Думай, думай…»

В висках ощутил пульс. И еще где‑то, будто в переносье.

Тук… Тук… Тук…

Звонок от Федосова:

– Труба молчит, Владим Иваныч. Может, мне уйти? Захолодало… Ветер с моря рвет. Штормит… А?..

– Побудь еще чуток. Я скоро сменю тебя. Жди… – попросил Палин мягко. А сам подумал: «Чего ждать?! Пусть идет. Нет, пусть ждет… – И снова приказ себе: – Думай… Думай…»

Но мозг ничего не выдавал. На «выходе» пустота… Встал. Пошел вниз, на минус пятую. Уже на подходе услышал звон ведер, топот десятков ног, бульканье воды, приглушенный говор. И вдруг счет:

– Пятьдесят пять, пятьдесят шесть…

Палин остановился. Сердце замерло. В висках стучало. Он всматривался в людей, вспоминая атомное штурмовое четырехлетье. Там тоже их было много – молодых, сильных, бегущих с носилками, мешками, ведрами с раствором и мусором… И часто среди них Курчатов – вездесущий, напористый, казалось, неутомимый…

– Шестьдесят один, шестьдесят два…

«Считают ведра… Порядок. Норма выработки… Но как же это получается, что нету выхода?..»

И вдруг подумал, что так, пожалуй, было всегда. Только он не знал, не понимал этого. Теперь же задал себе урок, и совесть в западне. Покоя нет…

«Выход только через общее… Общее… Общая победа, общая жизнь, единый порыв… Вперед в целом… Частная моя маленькая совестишка бьется головой о стену…»

Абдулхаков сидит на ступеньке за два лестничных марша до входа в аварийный коридор. Палин подошел сзади, тронул его за плечо. Абдулхаков вскочил. Плоское лицо, остро обтянутые скулы, в черных глазах печаль.

– Работают… – выдавил из себя. Скорбная улыбка: – Они сказали, что пока не кончат…

– Кто сказал?

– Алимов звонил… Ссылались на Торбина…

Глядя сейчас на Абдулхакова, Палин будто заново увидел его всего сразу. Весь образ. Терпкий отпечаток остался… Печаль во всем облике этого сухопарого, дотошного, исполнительного парня. Печаль… Он весь излучает ее. Излучает…

Спустились вниз. Палин надел болотные сапоги, вошел в коридор. Абдулхаков остался снаружи, у телефона.

«Таскают в триста пятнадцатый бокс, – отметил Палин, – сняли гидрозатвор с трапа, льют прямо в коллектор… Считают ведра…»

Сырость в воздухе.