– Гад! – выдохнул Палин и не особенно сильно толкнул его от себя на стол. Тот опрокинулся на спину, с метр проехал на спине по столешнице длинного стола заседаний, оставив на пыльной поверхности темную блестящую широкую полосу. Все еще смертельно бледный, привстал на локтях, и, видимо, ожидая нового нападения, полушепотом, исполненным откровенного страха, заикаясь, повторил:

– Ты‑ы‑ы… е‑еще… за‑за это о‑о‑ответишь!..

В серых, совершенно прозрачных от страха глазах его усиленно дергались тени и, казалось, маской отрешенности пытались скрыть беззащитность хозяина. Но тщетно. Страх всегда истинное чувство, и пока оно властно владеет человеком, ложь бессильна.

Торбин все еще полулежал на столе заседаний, но Палин вдруг весь как‑то обмяк, ощутил прилив вялости, махнул рукой и сказал:

– Ладно, Сергуня… Бить не буду… А надо бы… И напоить бы тебя этой радиоактивной водичкой, которой ты нас поишь… – Палин обессиленно плюхнулся в кресло.

В это мгновение входная дверь распахнулась, и в кабинет быстро вошли директор АЭС Мошкин и запыхавшийся, в борцовском полусгибе, главный инженер Алимов. Казалось, он искал, с кем бы схватиться. Они оба замерли на месте и вслед за тем почти в один голос взволнованно выкрикнули:

– Что с вами, Сергей Михайлович?!

«Отработанный дуэт…» – подумал Палин и усмехнулся. Он увидел вдруг, как изменилось выражение лица Торбина. Оно вновь налилось свинцовой тяжестью. Большие серые глаза как бы сжались и обрели знакомую уже отрешенность.

Торбин слез со стола спокойно, и при этом в движениях его тела сквозила властность и несколько завышенное, как показалось Палину, чувство собственного достоинства. Он притопнул ногами по полу, словно нащупывая твердь, погладил поочередно одной, затем другой рукой зад, что означало, видимо, стряхивание пыли, приподнял за лацканы и круто дернул вниз пиджак, отчего он плотно слился с ожиревшей фигурой, глубоко сунул руки в карманы, посмотрел в сторону Палина, сказал с металлом в голосе:

– Сей тип осмелился поднять на меня руку…

Фраза прошла спокойно, почти вполголоса. Затем Торбин налился кровью и, сильно размахивая перед лицом Мошкина расхлябанной ладонью, будто срывая на нем зло, закричал:

– Распустили, па‑анимаешь, подчиненных! На представителей правительственного учреждения у вас тут может любой подонок руку поднять!.. Я требую немедленно навести пар‑рядок!

Завершающую фразу он уже не прокричал, а проревел.

Смертельно бледный Мошкин (Палину показалось, его хватит удар) бросился к телефону и лихорадочно набрал 02.

– Алло!

От громового баса Мошкина у Палина защекотало в ушах, и ему почудилось, что звякнула крышка в пустом графине.

– Срочно милицию! На АЭС! Да‑да… Экстраординарный случай! Бешеное хулиганство!.. Спасибо… Кабинет директора… Да…

В это время Алимов в панике прихлопнул себя по бокам руками, будто петух крыльями, и стал беспорядочно носиться по кабинету, причитая:

– Ну, ты даешь! Ну, ты даешь, Палин! Ну, варвар! Останавливался вдруг против него, запечатлевающе глядя, снова прихлопывал себя по бокам.

– Ну, ты даешь! Чего удумал!..

Он снова побежал вкруговую, наступил на вздрагивающий мениск радиоактивной воды, отбросив носком ботинка колбу, и понес грязь по паласу. Все еще бледный Мошкин подошел к Палину. Огромные, как блюдца, черные глаза его горели яростью. Палин смотрел на него с легкой усмешкой и видел, что глаза директора вместе с тем какие‑то виноватые: «И чего же это ты, парень, натворил?!»

– Встать! – заорал Мошкин.

– Не орите, – спокойно ответил Палин, продолжая сидеть.

Мошкин растерялся, повертел головой туда‑сюда, будто ища поддержки, полуобернулся к Торбину, забасил в пространство:

– Он у нас ответит, Сергей Михайлович, будьте спокойны!.