Саймон набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул:

– Турели.

23

Турели.

Он видел его с тыльной стороны, через водную гладь, где когда-то разобранные части Орлеанского моста соединяли его с городом. Сейчас подъемный мост соединял передний капонир с южным берегом Луары, и если бы не он, то фортификационное укрепление превратилось бы в самый настоящий остров.

С той стороны моста громадой возвышался форт. Орлеанский бастард называл его одним из самых мощных укреплений, когда-либо построенных. Он знал, что говорил, потому что это именно он приказал при строительстве увеличить первоначальную кладку укрепления, чтобы осаждавшие английские войска не смогли захватить Турели. Изначальный план полностью провалился. Англичане не только его захватили, но и дополнительно укрепили сооружение. Изначально при строительстве форт не был укреплен со стороны Орлеана, поэтому англичане возвели бульвар. Он защищал форт со стороны города. По оценкам Орлеанского бастарда, Турели обороняло около тысячи английских солдат, здесь же была сосредоточена бо́льшая часть английской артиллерии.

Первую линию обороны составлял частокол из заостренных бревен, направленных под углом в сторону нападавшего противника. За частоколом был земляной ров – три метра шириной и шесть метров глубиной. Мягкая земля рва сама по себе тоже могла считаться линией обороны: упав в ров, трудно было оттуда выбраться. Стена бульвара составляла двадцать метров в длину и двадцать пять метров в ширину, за ней располагалось подобие внутреннего двора, где находились пушки и много солдат, вооруженных ружьями, луками, пиками и боевыми топорами. Барбакан от четырехугольного укрепления Турели отделял ров с водой, через который был перекинут мост, под ним текли воды Луары.

Саймон знал: несмотря на принятое решение, французские капитаны, как и Жанна, провели предыдущую ночь в лагере. С восьми утра французские пушки начали обстрел бульвара, ядра падали на деревянный частокол. Казалось, земля сотрясалась от грохота пушек и от ударов свинцовых ядер в деревянный частокол. Как стая огненных мух, жужжа, летели стрелы и, попав в цель, вспыхивали ярким пламенем. Не было конных воинов, только тяжеловооруженные пешие солдаты.

– Прекратить огонь! – разнесся приказ Дюнуа, который потонул в общем шуме боя. – Прекратить огонь!

Французская артиллерия замолчала.

– Вперед, мои храбрые воины! – раздался призыв Жанны, голос чистый и звонкий. В руках она держала свой штандарт и, как и все, была пешей. – Заполняйте ров! Преодолеем бульвар!

С ревом широким потоком солдаты бросились вперед. Одни хватали разбитые на части бревна частокола и бросали их в ров. То, что недавно было преградой, сейчас превращалось в мост. Другие – среди них бежал и Габриэль – бросали в ров охапки хвороста, которыми запаслись ночью. Бросив первую охапку, юноша поспешил назад за следующей.

Он знал, что в данный момент представляет собой прекрасную мишень. Но единственным способом для французов попасть во внутренний двор было подобраться к стене и приставить штурмовые лестницы, а уже по ним забраться наверх. Не только осколки бревен и хворост заполняли ров, туда падали тела сраженных и лежали в неловких, скрюченных позах. У Габриэля при виде этих тел сделалось в животе неприятно пусто. И некогда было думать о том, чтобы достать трупы и перенести подальше от места сражения. Они погибли за Францию и даже после смерти продолжали ей служить. Подбегая ко рву с очередной охапкой хвороста, Габриэль услышал доносившиеся оттуда истошные вопли раненого солдата, умолявшего о помощи. Лучник, сжалившись над ним, прекратил его мучения. Крики стихли.

Вскоре ров был практически засыпан бревнами, хворостом, телами погибших и умирающих, по полю битвы разнеслась новая команда:

– На штурм! На штурм!

Солдаты тащили штурмовые лестницы, одним концом ставили их в ров, другой прижимали к стене бульвара.