Девушка уже была в латах, закрывавших ее забинтованную грудь. Лицо у нее было бледное и осунувшееся, и тем не менее никто бы не догадался, что она ранена.

– Я понимаю, – сказала Жанна; капитаны удивленно переглянулись. – Я скоро вернусь.

Она поднялась и в сгущавшихся сумерках направилась к тому, что осталось от брошенного без присмотра виноградника. Габриэль вскочил, чтобы последовать за ней, но она подняла руку и передала ему свой штандарт.

– Не в этот раз, – сказала Жанна и ушла, ее тень смешалась с вытянутыми вечерними тенями.

Габриэль еще долго смотрел ей вслед, но в конце концов вернулся к капитанам. Настроение у всех было мрачное, ужинали молча. Сражение длилось весь день. Пушки разрушили часть бульвара, но англичане дрались отчаянно. Французы ставили и ставили лестницы, англичане их сбрасывали. Или же позволяли французам подняться к гребню укрепления и разделывались с ними копьями, боевыми топорами и молотами.

После того как раненая Жанна покинула сражение, боевой дух французов упал, и сейчас, с приближением ночи, все, включая Габриэля, чувствовали себя изнуренными.

Орлеанский бастард обвел взглядом Ла Гира, де Рэ и Габриэля и тихо произнес:

– Скоро совсем стемнеет, надо отступать. Я пошлю сигнал ополченцам, чтобы и они остановили штурм.

– Жителям Орлеана? – удивился Габриэль.

– Не только мы сражаемся, Лаксарт, – усмехнулся де Рэ. – Есть несколько направлений действий. Турели штурмуют с разных сторон.

– С разных сторон? – недоуменно переспросил Габриэль. Со стороны моста? Это он понимал. Но откуда еще?

– Увидишь, – пообещал де Рэ. – Это будет великолепно!

– Но мы потеряем завоевания сегодняшнего дня! – возмутился Ла Гир.

– Какую-то часть, но не все, – настаивал Орлеанский бастард. – Без Жанны солдаты…

– Солдаты не останутся без Жанны. – Они обернулись на ее голос. За разговором они не заметили ее возвращения. И хотя под глазами у нее были темные круги, она улыбалась и ее лицо светилось. – Жанна здесь, она с ними, и Отец Небесный со всеми нами.

Не дожидаясь ответа, она взяла из рук Габриэля свой штандарт, развернулась и пошла, одна, по направлению к бульвару.

– Жанна, подожди! – крикнул Дюнуа.

Но вокруг уже копошились солдаты, надевая те части лат, которые они позволили себе снять перед ужином. Усталость с них словно рукой сняло, боевая решимость вновь наполнила их сердца. Габриэль поддался порыву, натянул латные перчатки, надел шлем и последовал за Девой.

Был золотой час перед сумерками, когда солнце низко склонилось к горизонту и земля купалась в золотом свете, словно в сиянии самого Отца Небесного. И этот небесный свет сглаживал уродство, оставленное на земле кровавой битвой. Но он не мог сровнять с землей бульвар, усеянный английскими солдатами. Бульвар продолжал выситься устрашающей громадой.

И перед ним стояла Жанна Дева.

В одной руке она держала свой штандарт, в другой – меч Эдема. Казалось, сталь ловила лучи заходящего солнца, но только солнце никогда не могло так отражаться от земной стали и рассыпаться алмазными искрами.

– Гласдейл! – крикнула Жанна. Габриэлю почудилось, что ее крик эхом отозвался у него в груди, и он прижал к сердцу руку. Он не мог оторвать глаз от юной девы, стоявшей прямо и гордо, как древко ее штандарта, сиявшей, как ее чудесный меч. – Гласдейл, сдавайся! Сдавайся Отцу Небесному! Ты, кто называл меня шлюхой… Мне жаль твою душу и души твоих солдат. Сложи оружие, или сегодня вы все отправитесь к Богу!

На этот раз над ней никто не глумился.