На самом деле им овладело тупое равнодушие от тяжелой физической работы. Песней он просто заглушал страх смерти. И единственным его желанием было, чтобы все быстрее кончилось.

Британцам не повезло. Едва укоротившийся после потерь от вражеского огня состав попытался тронуться, как осколком вражеского снаряда перебило сцепку единственного уцелевшего вагона. А на паровоз все участники рекогносцировки бы просто не влезли.

– Чарли, грузи на паровоз раненых и уходите.

– А ты? А остальные?

– Попробуем пробиться. Возможно, поодиночке удастся ускользнуть от бурских разъездов.

Холдейн отправил раненых на паровозе, а сам остался с полусотней своих людей и Черчиллем. Они отстреливались, пока оставались патроны. Время от времени буры громкими криками предлагали британцам сдаться. Патроны у англичан кончились, буры пошли в атаку.

Сэр Уинстон нырнул в канаву вдоль железнодорожного пути, заросшую густой травой, и пополз. Полз он довольно долго и наконец решился приподнять голову.

Прямо в его лицо смотрела винтовка. Четко был виден потертый, потерявший воронение дульный срез, мушка и глаза человека в темной свободной одежде и широкополой фетровой шляпе. Перед Черчиллем стояла его смерть, смерть мрачная и угрюмая.

Медленно сэр Уинстон поднял руки.

– Сдаюсь! – выдавил из себя он, стараясь смотреть смерти прямо в глаза.

И этих глаз он не сможет забыть уже никогда…

– Сэр, сэр! Проснитесь! Мы прибыли.

Черчилль с трудом разлепил веки. Прямо на него смотрели те самые глаза из его воспоминаний.

– Штабс-ротмистр Гордеев, – сухо козырнул русский офицер с лицом из африканских воспоминаний Черчилля.

Глава 18

Интересно, чего этот рыжий английский журналист так и сверлит меня взглядом? Того и гляди дырку проглядит. А мне лишние дырки в организме ни к чему. Хватает тех, что по штату полагается.

– Господа, если проголодались за время пути, наша скромная армейская столовая ждет вас. Разносолов ресторанных не обещаю, но накормим тем же, чем питаемся сами, – гостеприимно указываю высоким иностранным гостям в направлении эскадронной столовой.

– Это было бы неплохо, сэр, – замечает американский капитан… э-э… кажется, Джадсон.

– И еще было бы замечательно как-то согреться, – цедит чопорный британский майор. – Наша дорога в ваш эскадрон проходила в крайне странных местах.

– Об этом позже, господин майор. Что предпочитаете: сперва согреться или поесть?

Гости переглядываются и единогласно решают начать с чего-нибудь согревающего. Они еще не догадываются, какой их ожидает сюрприз. Думают, что я предложил им по бокальчику какого-нибудь грога.

А вот хренушки! Даешь здоровые российские традиции!

– Скоробут! – перехожу с английского на язык, которым я общаюсь с подчиненными и прочими соотечественниками.

– Здесь, вашбродь! – Кузьма появляется из-за плеча неслышно, как и положено приличному домовому-ординарцу.

– Проводи господ иностранцев в баньку, – и, повернувшись к господам иностранцам, вновь перехожу на английский: – Джентльмены, следуйте за моим ординарцем, он все организует в лучшем виде.

Озябшая пятерка движется к эскадронной бане следом за Кузьмой. Жду, когда они скроются из глаз.

– Где это вы их так потаскали, что они так промерзли?

– Не знаю, господин штабс-ротмистр, – честно отвечает граф, – надо у Горощени спросить.