— Бог тебе судья, давший мне жизнь!.. А я, дорогой родитель, отныне тебе ничем больше не обязана! Ничем! — к удивлению соседа по креслу, англичанина, вслух произнесла она и залпом выпила полбокала неразбавленного кампари.

ГЛАВА 1

Тяжелые волны отливали в ранних сумерках ртутным серебром и пытались раскачать низкую длинную посудину с широкими потеками застарелой ржавчины на обшивке. Чайка, чумазая от мазута, легко опустилась на обледенелый носовой кнехт танкера, выходившего на рейд нефтяного терминала.

— С доброй весточкой к нам… тьфу-тьфу, чтоб мне! — сказал капитан, переводя бинокль с птицы на пограничников, черневших кучкой на пирсе, который метров на пять заливало штормовым накатом. — Ждут, сучьи дети, своего улова!

Непонятно, к кому относились слова капитана — к пограничникам или к стае чаек, рваной сетью висевшей над пирсом. Штурман в ответ только усмехнулся в рыжие усы.

— Пойду разбужу «пассажиров», — решил капитан и на полусогнутых ногах ревматика пополз вниз с мостика.

На самом дне трюмной преисподней, в узкой щели между переборками, луч фонарика выхватил лючок с небольшим штурвалом. Условный стук замка — и светлый луч с плавающими в нем пылинками уткнулся в две бесформенные тени.

— Все живы? Третьего не видать.

— Пятый день в лежку. Рвет одним желудочным соком.

— Ничего, на берегу морским ветерком обдует. Случается с непривычки… А я к вам с радостью: прибыли! Расчетик приготовили бы, туристики.

Вперед выдвинулась, заслоняя собой все узкое пространство, высокая широкоплечая фигура. Коротко остриженная борода искрилась проседью под светом фонарика. Седобородый протянул пакет.

— Тут штука баксов, кэп, как договаривались, — сказал сиплым шепотом. В стылой сырости трюма у него подсел голос.

Капитан без счета сунул деньги в карман кителя и кашлянул в кулак:

— Скоро стемнеет. Тогда я вас выведу. Покисните еще чуток, вояки.

— А погранцы сюда не сунутся? — раздался из-за спины широкоплечего нагловатый голосок. — Гляди, кэп, на границе тучи ходят хмуро.

— Не ваши проблемы, — буркнул капитан и со скрежетом задраил люк.

— Ешь твою вошь! — услышал он прежний наглый голос с вызывающими нотками. — В родную страну возвращаемся, как волки, с оглядкой.

— Волки и есть, — бросил им из-за переборки капитан. — Голуби на чужих полях свою кровушку за доллары не проливают.

Он снова хрипло откашлялся и громко харкнул себе под ноги без опаски — трюм не палуба. Через мгновение шаркающие шаги затихли в мерном рокоте машин.

В пыльной и угарной духоте, пропахшей мочой и блевотиной, удары пульса в висках мерно отсчитывали секунды. От духоты пот выступал на лбу, хотя из-за довольно заметного холода при дыхании изо рта вырывался парок. Пароходные «зайцы» в своей непроглядно черной норе вот уже пятый день привычно вслушивались в посторонние звуки, пробивавшиеся сквозь шум двигателей. Безоружные, ослабевшие без свежего воздуха и солнечного света, они могли теперь стать легкой добычей самого непутевого украинского пограничника.

Только часа через полтора загромыхали по трюму подкованными сапогами пограничники, тихонько заскулила, царапая где-то рядом переборку, собака.

— А там шо? — послышался голос снаружи.