|
Боль отпустила, и постепенно к Д'Амуру возвращалось ощущение своего тела. Без резких движений, чтобы не вызвать новую волну гнева у Будденбаума, он медленно повернул голову и увидел, как Сет поднял руку Оуэна и поднес к губам. — Мы уже видели много боли, — ласково проговорил он, целуя окровавленные пальцы. — Пора начинать исцеление. — Слишком поздно. — Позволь мне, и я докажу, что ты ошибаешься, — ответил мальчик. Гарри поглядел на Будденбаума. Гнев Оуэна сменился усталостью. — Вам лучше уйти, — сказал Сет. — Ты с ним справишься? — спросил Д'Амур. — Конечно, — тихо ответил Сет и обнял Будденбаума. — С нами все будет в порядке. Мы уйдем. Мы оба отсюда уйдем. Времени на разговоры больше не оставалось. Оставив их утешать друг друга, Гарри направился дальше. Тем временем иады доползли до самого большого здания на улице — очевидно, там располагался суд или городское управление. До них оставалось шагов сто пятьдесят, не больше, и с каждым шагом теперь идти становилось все труднее. В основании черепа и в уголках глаз закололи мелкие иглы; голова наполнилась звоном. Он почти радовался этому звону, так как он заглушал вопли людей, оставшихся в запертом здании. Сначала Гарри удивился, почему они не попытались сбежать через черный ход, но тут же увидел Гамалиэля: тот бежал вдоль стены и нес в руках что-то, похожее на человеческую голову. Если Гамалиэль здесь, то и его братцы где-то поблизости. Не исключено, что весь клан Зури явился полюбоваться зрелищем. Но где же Киссун? Ведь это он придумал и продумал все события нынешней ночи, ставшей для него воздаянием. Он должен быть здесь и наблюдать. Гарри брел вперед и звал Киссуна по имени, а потом перешел на бег. Странно звать человека в этом несусветном бедламе, но не Киссун ли сказал: как бы ни отличались иады от людей, сердце у них человеческое? У людей есть имена, есть прошлое. Даже у Киссуна есть прошлое, хотя он столь проникновенно говорил о радости быть никем: просто око горы, что смотрит вниз на букашек… Змея иадов изогнулась, превратившись в огромное колесо, налегла на дом, и по стенам пошли трещины. Чем ближе подходил Гарри, тем яснее видел, что не зря они получили свое название. Уроборос — змей, пожирающий свой хвост, охвативший кольцом землю. Символ силы — равнодушной и самодостаточной силы; непреклонной, непостижимой, неодолимой. На этот раз не было никаких галлюцинаций — ни демонов, ни отца Гесса, восстающего из осыпавшейся могилы, чтобы обвинить Гарри. Ничего, кроме кольца, сжимавшегося вокруг дома с живыми людьми. Гарри видел змею все яснее. Она словно нарочно показывала себя, желая измучить его тем, что он не может постичь ее природу и не находит ни единой понятной детали — ни головы, ни когтей, ни глаз. Лишь контур, абрис, силуэт, а внутри — мешанина, от которой начинала кружиться голова и подступала тошнота. Жесткая форма неопределенного цвета (то ли синеватого, то ли красноватого, то ли ни того ни другого), бездушная и бес страстная. Никаких человеческих лиц, конечно, тоже не было. Только повторения, как отражения в анфиладе зеркал или эхо, подхватывающее приказ. Эхо, ищущее смысл, но не имеющее своего смысла. Нужно найти сердце змеи. Это единственная надежда: отыскать, где сердце. Звон в голове сделался невыносимым, но Гарри продолжал идти. |
