Я молча следовал за ним. Наконец мы добрались до мрачной квадратной башни, стоявшей прямо посреди густого леса; казалось, её хозяева не захотели срубить ни одного дерева, чтобы высвободить для неё место. Даже дверь была наискось перегорожена мощным стволом, росшим к ней так близко, что я еле протиснулся мимо него, чтобы войти. Единственным окном здесь служил грубый квадратный проём в высокой крыше. У башни не было ни каменного парапета, ни карнизов, ни причудливых башенок или зубчатых стен с бойницами.

Гладкие, ровные, массивные стены непрерывной линией поднимались от основания до крыши, чьи балки, слегка подымаясь вверх от четырёх углов, соединялись прямо посередине. Возле стен я заметил несколько кучек то ли ломаных сучьев, очищенных от коры и усохших, то ли смутно белеющих костей.

Когда мы подъехали к башне совсем близко, я заметил, что земля под копытами коней зазвучала как–то глухо. Рыцарь вытащил откуда–то огромный ключ, и, с трудом просунув руку за толстый ствол, отпер дверь.

— Слезай, — приказал он.

Я повиновался. Он развернул моего коня прочь от башни, плашмя ударил его мечом по боку, и бедное животное, не помня себя от страха, стремглав полетело по лесу, не разбирая дороги.

— А теперь входи, — произнёс он. — И прихвати с собой своего товарища.

Я обернулся. Ни рыцаря, ни его коня рядом не было, а позади меня лежала всё та же омерзительная тень. Больше мне ничего не оставалось делать, и я вошёл. Тень проскользнула за мною, и я вдруг с ужасом понял, что она и была тем самым грозным рыцарем. Дверь захлопнулась у меня за спиной, и я понял, что попался. Больше в башне никого не было: только тень и я.

Гладкие стены упирались прямо в кровлю, в которой, как я уже сказал, виднелось лишь одно–единственное жалкое отверстие. Больше окон тут не было. В тупом отчаянии я опустился на пол и, должно быть, заснул и заснул надолго, потому что, внезапно очнувшись, увидел, что в окошко на крыше заглядывает луна. Она поднималась, её лучи ползли по стене, подбираясь ко мне всё ближе. Наконец они коснулись моей головы, и в тот же миг стены башни растворились, как прозрачный туман. Я сидел под буковым деревом на опушке леса, а передо мной на многие мили простиралась широкая долина, усеянная домишками, замками и шпилями, поблёскивающими в лунном свете.

«Слава Богу! — обрадовался я. — Это был только сон! Жуткий каменный мешок исчез, я проснулся под буковым деревом — может быть, даже тем самым, что любит меня, — и могу идти, куда хочу!» Я поднялся, немного походил вокруг, наслаждаясь свободой, но всё время старался держаться поближе к буку, потому что всегда любил это дерево, а после встречи с буковой девой полюбил его ещё больше.

Ночь подходила к концу. Я ждал рассвета, чтобы отправиться в путь, но как только забрезжил первый свет, я увидел, что он струится не с далёкого горизонта, а из крохотного квадратного отверстия у меня над головой. Чем светлее становилось, тем чётче проступали вокруг меня каменные стены, пока дивная ночь окончательно не исчезла в утробе ненавистного дня. Медленно поползли тягучие часы. Моя тень чёрным пятном лежала на полу. Голода я не чувствовал, да и вообще не думал о еде. Наконец наступила ночь, и взошла луна. С замирающей надеждой я смотрел на её свет, медленно ползущий по стене, как, наверное, смотрел бы на спускающегося с небес ангела, летящего мне на помощь. Её луч коснулся моей головы, и я снова обрёл свободу.

С того дня я жил лишь ожиданием вечера и, наверное, умер бы от тоски, не будь у меня этого утешения. По ночам я радовался свободе, а утром возвращался в унылое одиночество. Однако вскоре луна уже не могла подыматься так высоко, её лучи уже не дотягивались до меня, и ночи стали такими же безрадостными, как и дневные часы. Только сны немного успокаивали меня, но даже во сне я неизменно помнил, что всего лишь сплю и вижу сон.