На них было больно смотреть: так жестоко великаны издевались над ними и морили голодом. Они столпились вокруг меня со слезами и словами благодарности, но мне было не по себе: ведь на самом деле их благодарность принадлежала славным воинам–братьям, недвижно лежащим на холме возле своей башни. Я всего лишь помог воплотить те мечты, что родились у них в сердце и занимали их мысли и беседы задолго до того, как появился я. И всё равно, я почитал за счастье, что меня избрали стать их братом и товарищем в этом великом подвиге.
Когда все бывшие узники были как следует накормлены, умыты и одеты, мы все вместе отправились в столицу. Поначалу мы продвигались совсем медленно, но вскоре пленники начали понемногу оживать и ободряться, заметно прибавили шагу, и через три дня мы добрались до королевского дворца. Когда в городские ворота вкатились повозки с возвышающимися на них гигантскими телами, два из которых были намертво переплетены с безжизненными телами принцев, на улицах поднялись победные возгласы, почти сразу сменившиеся плачевными криками и причитаниями, и горожане многолюдной толпой повалили за нашей горестной процессией.
Я не стану описывать, как встретил нас величавый старик–король. Радость и гордость за своих сыновей превозмогли горькую скорбь его утраты. Он осыпал меня всеми благами, какие только могло измыслить доброе сердце и щедрая рука. По вечерам он неизменно усаживал меня рядом и без устали расспрашивал о сыновьях и о том, как они готовились к битве. Ему хотелось знать, как мы жили и о чём беседовали, пока вместе трудились в одинокой башне. Он в мельчайших подробностях допытывал меня о нашем снаряжении и даже спрашивал, как мы скрепляли сочленения и пластины на наших кольчугах.
Сначала я хотел было попросить его подарить мне мечи и латы моих названых братьев, чтобы у меня осталась хоть какая–то память о роковой битве, но стоило мне увидеть, с какой любовью король рассматривает их и какое утешение они приносят ему в этом страшном горе, как просьба застряла у меня в горле, и я, наоборот, оставил ему своё снаряжение и оружие, чтобы он мог сложить его вместе с доспехами принцев на самом видном месте, воздвигнув памятник их мужеству и доблести. А в один прекрасный день король, устроив пышную церемонию, произвёл меня в рыцари собственной рукой, в которой дрожал меч его юности.
Я пробыл во дворце недолго, но всё это время меня постоянно окружали молодые люди из знатных и богатых семей. Меня то и дело приглашали на какие–нибудь празднества или развлечения, потому что, хотя королевский двор и был в трауре, вся страна безудержно радовалась и победе над страшными великанами, и тому, что великое множество пропавших рыцарей вернулись к своим близким и друзьям, вновь обретя дом, честь и богатство.
Горе было велико, но ликование было ещё больше. «Да, мои милые, великодушные братья, — про себя размышлял я, — вы действительно отдали этим людям свою жизнь!»
Однако последнее время меня снова начала донимать тень, которую я не видел ни разу, пока трудился в башне над своим снаряжением. Даже в обществе придворных красавиц, которые считали чуть ли не своим долгом сделать моё пребывание во дворце как можно приятнее, я постоянно ощущал её присутствие, хотя пока она не слишком мне надоедала. К тому же, со временем мне наскучили постоянные увеселения, от которых не было пользы ни телу, ни духу. Поэтому однажды утром я облёкся в великолепные стальные доспехи, украшенные серебром (их пожаловал мне старый король), взлетел на подаренного им же скакуна, и, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, отправился в далёкий город, где жила возлюбленная старшего принца. С каким тяжёлым сердцем я представлял себе, как сообщу ей столь печальные вести!
Но судьба самым странным образом — таким же странным, как и всё, что до сих пор случилось со мной в Волшебной стране, — избавила меня от этого испытания.
Глава 22
Никто не обладает моим обличьем, кроме моего Я. |