Фандор вскрикнул, точно от боли:

— Она умирает!.. О боже!..

— Это обморок, пока только обморок.

Врач засуетился вокруг Элен, и она пришла в себя.

— Любимая, — стонал Фандор, — умоляю, не говорите ни слова, вы должны выздороветь.

Ответа Элен Фандор не расслышал.

В этот момент он случайно взглянул на Жюва; тот неподвижно стоял около реестров и с таким изумлением разглядывал только что внесенную запись, что Фандор затрепетал — произошло что-то немыслимое, невероятное.

— Жюв! Жюв! Что с вами?

Жюв молчал.

Фандор подошел к нему. Пальцем Жюв показал на подписи четырех свидетелей:

— Смотри, Фандор.

Ничего не понимая, Фандор стал разглядывать подписи.

Первой стояла подпись Президента республики, второй — подпись Жюва.

Увидев две другие подписи, Фандор замер от неожиданности.

Под подписью Жюва расписался третий свидетель — свидетель со стороны Элен. Это был старик, таинственно появившийся в палате, а подпись его гласила: граф д’Оберкампф, старший камергер королевы Голландии, крестный отец Элеи де Майенбург, ставшей женой Жерома Фандора.

Под его росчерком стояла четвертая подпись, еще более невероятная: санитар Клод, чье настоящее имя — Фантомас!

Глазами Фандор стал искать странного старика, назвавшего себя крестным отцом Элен, а саму Элен — Элен де Майенбург.

Искал он и санитара Клода, осмелившегося назваться Фантомасом; а, может, это и в самом деле был Фантомас?

Ни того, ни другого в палате не было: высокопоставленный чиновник и гениальный преступник исчезли!

Глава двадцать девятая

ХРАНИТЕЛИ ГРОБА

Когда Жером Фандор по указанию Жюва заглянул в реестр и сделал неожиданное открытие — свидетелями Элен оказались злодей Фантомас и граф д’Оберкампф, старший камергер королевы Голландии — он совсем потерял голову.

Что все это означало?

Как посмел Фантомас, если санитар Клод действительно был Фантомасом, подписаться своим настоящим именем? Почему граф д’Оберкампф назвался крестным отцом Элен и утверждал, будто настоящее ее имя — Элен де Майенбург?

Необыкновенные события последних дней до такой степени взволновали и растревожили Фандора, что в голове у него все перепуталось.

Понять что-нибудь он и не пытался.

Так велика была его печаль, что ни о чем другом, кроме болезни Элен, он не мог и помыслить.

— Оставим это, Жюв, — пробормотал он, — какая разница!

Как безумный, он вновь опустился на колени у постели умирающей Элен и стал смотреть на нее — глаза в глаза.

На какой-то миг Жюв заколебался.

Он читал и перечитывал роковую строку; санитар Клод четко вывел подпись — Фантомас!

— Ах, мерзавец! — бурчал себе под нос Жюв. — Даже у постели умирающей дочери он посмел бросить мне вызов, насмеяться надо мной. Что верно, то верно, Фантомас не отступает ни перед чем.

Сомнения раздирали Жюва.

Ему безумно хотелось, не теряя ни секунды, броситься в погоню за Гением преступников, снова вступить в борьбу с коварным злодеем, который, прикинувшись Миньясом, сумел ускользнуть от него в зале суда, а теперь, в облике санитара Клода, опять обвел Жюва вокруг пальца и в очередной раз избежал ареста.

— Негодяй! — воскликнул Жюв.

Он двинулся было к двери, спеша отдать приказания, направить своих подчиненных по следу Фантомаса, но тут заметил Фандора, на коленях стоявшего у постели Элен, увидел, как за спиной журналиста врач выразительно качает головой.

Чего бы только не отдал Жюв, чтобы сию минуту кинуться в погоню за бандитом!

Но он остался…

Нечеловеческим усилием принудил он себя остаться в этой маленькой палате, где едва заметно, но неотвратимо угасала Элем.