Граф встал:

— Вероятно, нет. Но уверенность будет только после проверки.

— Сколько займёт слив топлива?

— Пару часов.

— Полдня потеряете, и у Лондона будет выходной! А если запустить — что худшее может случиться?

— Осечка, — ответил Граф, уже едва сдерживая раздражение. — Или промах, и в пустую сотни тысяч рейхсмарок.

Подошёл Хубер:

— Итак, господа?

— Доктор Граф рекомендует отменить пуск. Штурмшарфюрер — против, — доложил Зайдель.

— Не обращайте на меня внимания, — Бивак махнул блокнотом. — Я здесь только наблюдатель.

Хубер посмотрел на ракету, на обгоревшую деталь, на Графа — и на блокнот Бивака. Граф почти слышал, как скрипят шестерёнки в голове полковника.

— На войне надо рисковать. В этом суть национал-социализма. — Он кивнул Зайделю. — Заменить деталь. Запуск — провести.

Граф отвернулся, с отвращением. Хотел закурить — не позволили. Осталось лишь ходить кругами, как в Пенемюнде, пока всё не будет готово.

Трансформатор доставили на мотоцикле. Один из унтер-офицеров быстро поднялся по лестнице, установил его. Отсек закрыли, лестницу убрали, подключили кабели. Прозвучал сигнал тревоги. Люди спрятались в укрытиях. Зайдель, Хубер, Бивак и Граф отправились к пусковой машине.

Внутри было тесно и холодно — люк на крыше открыт. По громкоговорителю из Гааги подтвердили: самолётов противника в радиусе 50 км нет.

— Готовы к пуску.

— Каков порядок?

Граф отступил в угол. Пусть Зайдель объясняет:

— Пять положений тумблера. Сейчас — первое...

Сержант выглянул в люк:

— Обратный отсчёт.

Десять… девять…

Второе положение — закрытие клапанов, подача воздуха в бак кислорода.

Восемь… семь… шесть…

Третье — подача перекиси и перманганата в турбонасос. Искровой воспламенитель, как огненное колесо.

Пять… четыре…

Четвёртое — подача топлива в камеру сгорания. Пламя охватывает основание.

Три… две… одна…

— Пуск! — Сержант спрятал голову, захлопнул люк.

Пятое — турбонасос на полную. Топливо с бешеным давлением врывается в камеру. Машина задрожала. Шум, рождающийся в солнечном сплетении, расходился во все стороны. Лесной мусор стучал по броне. Граф зажал уши и начал молиться. 

4

К этому моменту Кэй стояла на углу Чансери-Лейн и Уорик-Корт, держала чемодан и наблюдала, как машина «Скорой помощи» пытается протиснуться через переполненную улицу в сторону больницы Бартс. Прошло уже семьдесят шесть минут с момента удара ракеты. Улица была заполнена выжившими и зеваками. Водителю пришлось включить звонок, чтобы расчистить путь. Люди поворачивали головы, отходили на тротуар, сталкивали других с дороги, а потом снова возвращались назад.

Наконец «скорая» исчезла из виду, и звук звонка затих. Но Кэй даже не пошевелилась. Голова казалась именно полузасыпающей — она могла думать только об одном за раз.

Тем временем над Северным морем ракета работала почти идеально: двойные гироскопы — один отвечал за тангаж, другой — за крен — вращались со скоростью 30 000 оборотов в минуту, удерживая V‑2 на курсе.

Кэй вдруг поняла, что мерзнет в платье без пальто. Она впервые оглянулась вокруг и увидела: почти все витрины на Чансери-Лейн выбиты, стекла разбиты в верхних этажах зданий и в машинах, брошенных на улице под разными углами. Широкая улица, хотя и заполненная, казалась странно неподвижной — как Вест-Энд поздно вечером, когда прохожие стоят, ожидая друзей, обсуждая спектакль или планируя дальнейшие действия.