|
Четвертое действие. Фауст участвует в междоусобной войне двух соперничающих императоров. «Законный государь» побеждает – благодаря тому что Мефистофель в реши-тельную минуту вводит в бой «модели из оружейной палаты». Доспехов целый арсенал Я в залах с постаментов снял. Скорлупки высохших улиток Напяливши на чертенят, Средневековья пережиток Теперь я вывел на парад. Но победа «законного императора» приводит только к восстановлению былой госу-дарственной рутины (как после победы над Наполеоном). Недовольный Фауст покидает государственную службу, получив в награду клочок земли, которым думает управлять по своему разумению. Мы приблизились к заключительному, пятому действию. Мефистофель усердно помогает Фаусту. Он выполняет грандиозную «отрицательную» работу по разрушению здания феодализма и устанавливает бесчеловечную «власть чистогана». Для этого он сооружает мощный торговый флот, опутывает сетью торговых отношений весь мир; ему ничего не стоит с самовластной беспощадностью положить конец патриархальному быту поселян, более того – физически истребить беспомощных стариков, названных Гете именами мифологической четы: Филемоном и Бавкидой. Словом, он выступает здесь как воплощение нарождающегося капитализма, его беспощадного хищничества и предприимчивости. Фауст не сочувствует жестоким делам, чинимым скорыми на расправу слугами Мефи-стофеля, хотя отчасти и сам разделяет его образ мыслей. Недаром он воскликнул в беседе с Мефистофелем еще в четвертом действии: Не в славе суть. Мои желанья – Власть, собственность, преобладанье. Мое стремленье – дело, труд. Однако и эта жизнь во имя обогащения не по сердцу герою, вовлеченному в стреми-тельный круговорот капиталистического развития. Фауст считает, что он подошел к конеч-ной цели своих упорных поисков только в тот миг, когда, потеряв зрение, тем яснее увидел будущее свободного человечества. Теперь он – отчасти «буржуа» сен-симоновского «про-мышленного строя», где, как известно, «буржуа» является чем-то вроде доверенного лица всего общества. Его власть над людьми (опять-таки в духе великого утописта) резко отлича-ется от традиционной власти. В его руках она преобразилась во власть над вещами, в управ-ление процессами производства. Фауст прошел долгий путь, пролегший и через труп Грет-хен, и по пеплу мирной хижины Филемона и Бавкиды, обугленным руинам анахрони-ческого патриархального быта, и через ряд сладчайших иллюзий, обернувшихся горчайшими разочарованиями. Все это осталось позади. Он видит перед собою не разрушение, а грядущее созидание, к которому он думает теперь приступить: Вот мысль, которой весь я предан, Итог всего, что ум скопил: Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, Жизнь и свободу заслужил. Так именно, вседневно, ежегодно Трудясь, борясь, опасностью шутя, Пускай живут муж, старец и дитя. Народ свободный на земле свободной Увидеть я б хотел в такие дни. Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени: Воплощены следы моих борений, И не сотрутся никогда они». И, это торжество предвосхищая, Я высший миг сейчас переживаю. Этот гениальный предсмертный монолог обретенного пути возвращает нас к сцене в ночь перед пасхой из первой части трагедии, когда Фауст, умиленный народным ликовани-ем, отказывается испить чашу с ядом. И здесь, перед смертью, Фауста охватывает то же чув-ство единения с народом, но уже не смутное, а до конца проясненное. |
