|
-- А ведь это еще только Рига, -- шепнула она дочери. -- Я сгораю от любопытства: что-то будет с нами в Петербурге? Фике растерялась среди важных персон, отпускавших низкие поклоны, среди осыпанных бриллиантами дам, делающих перед нею величавые реверансы. Слышалась речь -- русская, немецкая, польская, французская, английская, сербская, молдавская, даже татарская. У герцогини закружилась голова от обилия золота и бархата, серебра и шелка, алмазов и ароматных курений. Палочкой-выручалочкой в этом заколдованном замке стал для приезжих камергер царицы Семен Нарышкин, который с ленцою русского барина проводил их в отдельные комнаты, небрежно дернул сонетку звонка, наглядно демонстрируя, как вызвать его или прислугу. -- А государыня -- в Москве, куда и вам следует ехать. Лакеи внесли легковесную шубу из соболей, и Нарышкин с удовольствием накрыл ею невесту: -- Это вам от государыни, дабы в дороге не мерзли. Едва он оставил женщин наедине, как Иоганна Елизавета сразу же напялила шубу на себя и кинулась к зеркалам: -- Фике, не забывайте, что я ваша мать, и слишком жестоко с вашей стороны видеть свою мать одетой беднее... Шуба так и осталась у нее. Быстрая перемена обстановки ошеломила и девочку. Стоило ей высунуть нос из комнат, как великаны-преображенцы делали "на караул", а на хорах флейты и гобои исполняли пасторальный мотив. Присев к столу, герцогиня уже строчила мужу: "Мне страшно при мысли, что все это делается для меня, для которой в Германии еле слышно стучали в барабан, а чаще всего и того не делали..." О дочери она не упоминала: все почести, оказываемые Фике, мать принимала на свой счет! Чуть ли не в шесть часов утра Нарышкин был разбужен звонком, призывавшим его в покои принцессы. Камергер застал Фике уже полностью одетой; казалось, в эту ночь она не спала. С видом необыкновенно серьезным девочка указала вельможе на стол, где были разложены заранее бумага с перьями и чернила с песочницей. -- Господин камергер, -- сказала Фике, чинно приседая, -- я не знаю, как сложится моя судьба в России, но она ведь может сложиться и счастливо. -- Допустив паузу, Фике выждала от Нарышкина покорного поклона. -- Садитесь, -- велела ему, -- и опишите мне обычаи при русском дворе, русские заветы и пристрастия... Нарышкин смолоду был дипломат. Не прекословя, он быстро начертал для нее все-все, о чем она просила. После чего удалился, поцеловал Фике руку -- уже не просто из этикета, а даже с уважением. Тронулись! Для матери сон еще продолжался: -- Мы попали в волшебную страну. Смотрите, Фике, вся наша карета выложена соболями, а матрасы в ней обтянуты индийским муслином. В нашем поезде скачут метрдотель, легион поваров, личный кофишенк и даже кондитер. |
