-- Турция, -- произнес он, -- вестимо, не смирится. Но
существует еще и ханство Крымское, а ежели Крым оторвать от
влияния Стамбула, сделав ханством самостоятельным, от султана
не зависящим, то... и возни лишней не будет.
Екатерина, звонко чихнув, захлопнула табакерку.
Была суббота -- день банный. С утра пораньше затопили
придворную баню, Екатерина, как всегда, мылась со своей
наперсницей -- графиней Парашкой Брюс, но сегодня не прошло и
получасу их мытья, как из бани выскочила едва прикрытая Брюсша
с воплем:
-- Скорее... помирает... умерла! Врачей, врачей...
Один за другим трепетной рысцой сбегались лейб-медики.
Екатерина была без сознания. Пульс едва прощупывался. Дыхание
почти исчезло. Врачи никак не могли привести Екатерину в
чувство. Пять минут, десять -- никакого результата. Роджерсон
сказал, что положение критическое, следует предупредить
наследника престола:
-- Будем смотреть правде в глаза: она при смерти.
Это известие быстро распространилось по дворцу:
-- Умирает... умерла, у нас будет Павел Первый!
Кто-то истерически зарыдал (кто-то тишайше радовался).
Минуло еще двадцать минут -- оживить императрицу не могли.
Наконец-то обретя сознание, она глухо спросила:
-- Что было со мною? Я ничего не помню...
Лейб-медики не хотели ее пугать и сказали, что обморок
вызван усталостью, а шотландец Роджерсон даже похлопал ее по
плечу:
-- Браво, мадам... браво! Вы у нас молодчина...
В черных волосах женщины -- ни единой сединки.
-- Мне же нет еще и сорока, -- сказала она.
-- Зато уже есть тридцать девять, -- отвечали ей.
Тело женщины было еще молодым, но возле живота уже собрались
складки лишнего жира. Не стыдяь наготы, Екатерина с тупым
взором сидела перед врачами, а они в один голос ругали ее:
-- До каких же пор ваше величество будете вставать раньше
всех во дворце и ложиться позже всех? У русских есть хорошая
поговорка: работа -- не волк, в лес не убежит. А царицы не
сделаны из мрамора и алебастра, они устроены, как все люди, и
потому должны думать о своем возрасте, увы, это так!
Кривая, нехорошая улыбка исказила черты женщины. В этот
момент она увидела себя молоденькой в осеннем парке
Ораниенбаума, где угрюмый садовник Ламберти напророчсствовал ей
о неизбежном несчастье.
-- Боже! -- простонала она. -- Неужели мне скоро уже сорок?
И жизнь покатится на пятый десяток... Знает ли кто-нибудь в
этом чудовищном дворце, что я еще ни разу в жизни не была
счастлива, как бывают счастливы все женщины в мире? --
Екатерина тихо заплакала. -- Спасибо вам всем, -- сказала, явно
подавленная, но голосом уже повелительным. -- Отныне постараюсь
вставать не в пять, а в шесть утра. Все остальное пусть
останется по-прежнему. |