Рут криво усмехнулась. Над последней прокламацией не издевались только лошади. Надо же додуматься, воззвали к офицерам действующей армии добиваться морального совершенства, высказались против излишнего сквернословия на военной службе. Единственная радость: «Пока конгресс не решит иначе, генерал Ричард Эймс располагает всей полнотой власти… для ведения войны». Хоть не придется в очередной раз просить разрешения.

Правда, и денег тоже не будет. Как я брал Новую Испанию за глотку, перекрыв Веракрус, так франки закрыли основной канал торговли и контрабанды в Новом Амстердаме. Конечно, портов на побережье хватает, но Север отрезан, а Юг недостаточно силен в одиночку обеспечить при господстве в море франков всех нуждающихся. Отечественная мануфактура с недавних пор стала идеей фикс. Особенно производство пряжи и изготовление шерстяной одежды. Даже богатые люди демонстративно отказывались от импортных тканей. Выпячивать благополучие стало несовременно. Все постоянно жаловались на трудности, и хотя во многом это была правда, обстоятельства войны давали возможность многим уклоняться от возврата долгов.

При этом в больших городах вдали от войны население нередко продолжало жить, будто никаких боевых действий нет. В тех местах, где не проходили и не останавливались армии, царили тишина и покой.

— Может быть, важно пойти пообщаться с депутатами нашего замечательного Альбиона? — переспрашиваю. — У меня в печенках сидят ихние просьбы. О, они великие патриоты, но если вы хотите нечто получить, дайте… Этому подряд, тому закон, третьему лицензию на разработку недр. Три дня прошло, а я готов убить практически каждого, не исключая Мутона, который горой стоит за рабовладение, отказываясь противопоставить франкской декларации об освобождении нечто существенное. У него, видите ли, нет средств на выплату компенсаций владельцам. Огромные расходы, на которые колонии не хотели идти. И вообще у бедняги куча забот о вверенной колонии.

На пост губернатора нацелился и не хочет раздражать людей. То есть прогибается, забыв о принципах и прежних декларациях. А задержаться и проследить никак не могу. Еще пара дней — и придется следовать на север. Часть подразделений после короткого отдыха уже ушла. И лучше Мутона все равно не имеется кандидатов. Этот хоть не сдастся при первом нажиме франкам. Ничего хорошего при новой власти ему не светит. Остальным вообще верить не имею права. Им пообещай сохранение прежнего положения и поместий — и, как в Новой Галлии, принесут присягу моментально. Свое добро важнее.

И ведь смеют упрекать и требовать отчета по каждой мелочи! Половина откупилась от службы, выставив вместо себя заместителей. Нередко тех же негров-рабов, пообещав свободу. Лишь бы не платить беднякам. А теперь жди от этих подменщиков массового дезертирства. Зачем сражаться, когда франки и так волю предлагают?

— Не до Континентальной армии им всем. Значит, поддержки я не получу. Ни численной, ни материальной, ни финансовой. Милиция важнее дома, следить за рабами и держать в повиновении. И рекрутский призыв проводить лишь для обороны. Ему важно держать в узде собственный народ, а то плантаторы не проголосуют за него и не получит поста. А ведь этот из лучших. «Прогрессист»! Требовать одновременно уничтожить оккупантов и спасать Федерацию не стесняется публично.

Помолчал, глядя, как Рут ест. Все же голодная была. Явно после очередной клиентки. Саквояж с инструментами с собой, и запахи отчетливые. Кровь и медицинское что-то.

— Или предлагаешь сходить домой? — допив кофе, устало спрашиваю. — Элизабет не писала писем в армию, отделываясь случайными записками с лаконичным «все в порядке» и просьбами о дополнительной сумме. Ее урожай и скот не забирался мародерами, солдаты не поджигали дом и не угоняли на работы рабов, не вырубали деревьев на костры и не пускали сараев на дрова.