– Зачем же рисковать? – удивился Роман.

– В бурю легче совершить то, что задумали. Да и надсмотрщика способнее будет схватить. Смотри, как ки­дает его, сатану! Не удержится на помосте да, глядишь, очутится как раз в моих объятиях! Тут ему и каюк!..

– Не болтать, собаки! – издали заорал Абдурахман и, подскочив к Звенигоре, несколько раз хлестнул арапником.

Невольники опустили головы и дружней налегли на весло.

– Ну, погоди, пся крев, – прошептал Спыхальский, – попадешь же ты мне в руки!..

Весь день Звенигора и Спыхальский ворочали тяжелое весло вдвоем. Роман, покачиваясь в такт с гребцами, ярост­но тер железные кольца. Они жгли ему руки. Тогда он пле­вал на раскаленный металл и снова, еще неистовей, тер.

Перед вечером «Черный дракон» словно налетел на ка­кую-то подводную преграду. Корабль содрогнулся. Греб­цов швырнуло так, что они слетели со скамей. Как спич­ки, треснули несколько весел. Абдурахман распластался на помосте и не поднимался. Послышались вопли отчаяния и страха. Кто-то стал выкрикивать слова молитвы.

Роман не держался за весло, и его отбросило сильнее других. Он упал со скамьи и, выставив руки вперед, чтоб не удариться головой о дубовую перегородку, покатился в носовую часть судна. Что-то обожгло ноги, – невидимая сила сдирала кандалы вместе с кожей. В тот же миг вскрик­нул от боли Спыхальский. Перекрывая неимоверный шум и гвалт, его густой голос, казалось, заглушил и стоны не­вольников, и треск ломающихся весел, и рев бури.

Никто сразу не понял, что случилось. Медленно под­нимались невольники, охая и потирая бока. Абдурахман по­зеленел от страха, бледными губами шептал молитву.

И тут все вдруг ощутили, что корабль не так качает, как раньше.

– Братья; тонем! – раздался чей-то испуганный голос.

– Езус-Мария!.. – выдохнул Спыхальский.

Вновь поднялся неистовый крик. Абдурахман бросился к лестнице и быстрее полез вверх. Вскоре он вернулся с корабельным агой.

– Тихо! – гаркнул ага. – Чего разорались, бешеные ослы? Корабль не тонет! Слава аллаху, паша Семестаф – да продлятся его годы – мастерски ввел его в тихую бух­ту, и мы здесь переждем бурю. Разобрать весла – и всем за работу! Надо отвести судно в безопасное место, там заночуем.

Гомон улегся. Сломанные весла выбросили. Невольни­ки принялись за свою работу. Никто на них теперь не кричал, никто не избивал: всех подгоняло желание спастись от смерти. Даже Абдурахман вроде притих и только испод­лобья зло оглядывал гребцов.

Снова ударил барабан, однако его глухие звуки уже не падали тяжелым камнем на сердце невольников, не вызы­вали ненависти и отвращения, – казалось, они предвещали спасение.

Звенигора и Спыхальский тоже с силой налегли на весло. Собственно, тянул его один Спыхальский, – стонал, а тянул, чтоб не выбиться из размеренного темпа, чтоб не отстать от других. Арсен помогал ему очень слабо: в изу­веченной спине каждое движение отдавалось такой болью, будто на обнаженные, кровоточащие мышцы бросали го­рячую золу.

Роман возился в своем углу с цепью.

Вдруг он тихонько вскрикнул:

– Братья, готово! – От радости голос его дрожал. – Гляньте, цепь порвана! Недаром мне ноги едва не ото­рвало... Такой ударище был!

Спыхальский от радости подскочил на скамье:

– Ха, холера ясна! Дождались! Арсен, брат!..

– Тс-с-с! Спокойно, панове-братья, – прошептал Звенигора одними губами. – Роман, скорее берись за весло! Ни одним словом, ни одним движением нельзя выдать себя! Сейчас надо быть особенно осторожными... Поговорим ночью!..

Не веря себе, Роман дрожащими пальцами еще раз ощупал разорванное звено цепи и взялся за весло.