Вагон рвануло в сторону, так что я, ни за что не державшийся, отлетел к противоположному окну. Даже дверь резко, со стуком распахнулась. Низко, чуть ли не у самого пола держа корзинку, в тамбур вошел официант.

– Граждане! Кому жареной колбасы? Покупайте жареную колбасу!

– Спасибо, – сколь можно убедительнее сказал Степан Матвеевич, – нам не хочется жареной колбасы.

– А щи продаются только престарелым, инвалидам и детям до семилетнего возраста! – возвестил официант.

– Мы не в претензии. Пусть покупают, пусть кушают.

– Взрослые пассажиры могут сами пройти в ресторан.

– Хорошо, хорошо. Обязательно пройдем.

– А жареную колбасу? – непонимающе спросил официант и поддел вилкой толстый кусок обжаренной действительно с двух сторон колбасы. С куска капали густые, ленивые, противные в такую жару капли желтоватого жира.

Эта фраза все‑таки добила Степана Матвеевича. Лицо его передернулось, как от страшного волнения.

– Сколько?

– Рупь сорок семь порция.

– Сколько порций?

– Девять.

– Получите. – И Степан Матвеевич отсчитал официанту помятую десятку, хрустящую новенькую трешку, двугривенный и слегка погнутые три копейки.

– Сдачи? – спросил притихший официант.

– Там без сдачи. Пожалуйста, идите.

– А товар? – Официант ничего не понимал.

– А товар употребите в пищу сами. Всей поварской бригадой.

– А товар? – снова спросил продавец.

Степан Матвеевич и Иван тоскливо переглянулись, взяли парня под локти, тот машинально схватил корзинку, и толкнули его в коридор. В знакомой и привычной обстановке официант сразу же пришел в себя и завел речитативом:

– Щи только престарелым и детям! Колбаса продана!

Вагон снова дернуло в обе стороны. Двери и в другой вагон, и в коридор с треском захлопнулись.

15

– Продолжим, – предложил я.

– Да, да. Со старушкой – это вы нас здорово высмеяли, – сказал Степан Матвеевич. – Больше всего меня волнует тот факт, что в поезде нет ни одного знакомого. Такого со мной не бывало уже много лет. Это, понимаете, со мной невозможно в принципе.

– Память все‑таки имеет какие‑то пределы, – сказал я.

– Возможно, – спокойно согласился Степан Матвеевич, – но только эти пределы еще никем не определены… А давайте проверим! У вас в Марграде есть телефон?

Нет. Для моей квартирки это было бы слишком роскошно. Степан Матвеевич все понял по лицу и обратился к Ивану.

– А у вас в Фомске?

– Есть, – оживился Иван. – А это интересно.

– Ваша фамилия, извиняюсь, и отчество, если, конечно, телефон на ваше имя?

– Да, да, на мое. Совсем недавно поставили.

– Это не имеет значения.

– Строганов Иван Петрович…

– Отлично… Так, так… – Степан Матвеевич с головой ушел в свою память. – Строганов… Стр… Стр… Стрепетов… Стробов. Ага. Строганов… Строганов Иван Петрович и еще Строганов Иван Петрович. Улица Бусова или улица Алтайская?

– Бусова, двадцать два.

– Отлично. Номер вашего телефона девяносто два – девятьсот тринадцать.

– Правильно, – чуть испуганно согласился Иван.

– А у второго Строганова Ивана Петровича по улице Алтайской, четыре – двадцать два – двадцать четыре.

Это уже не имело значения, так как проверке не поддавалось.