|
-- Ежели ты чувствовал -- это пустяки! И корова чувствует, когда ей хвост ломают. А ты -- пойми! Все пойми! И врага пойми... Ты догадайся, о чем он во сне думает, тогда и валяй! По обыкновению Маякин увлекся было изложением своей философии, но, вовремя поняв, что побежденного бою не учат, остановился. Фома тупо посмотрел на него и странно закачал головой... -- Отстань от меня! -- жалобно попросил Фома. -- Все ваше! Ну -- чего еще вам? Все внимательно прислушивались к его речам, и в этом внимании было что-то предубежденное, зловещее... -- Жил я, -- говорил Фома глухим голосом. -- Смотрел... Нарвало у меня в сердце. И вот -- прорвался нарыв... Теперь я обессилел совсем! Точно вся кровь вытекла... Он говорил однотонно, бесцветно, и речь его походила на бред... Яков Тарасович засмеялся. -- Что же, ты думал языком гору слизать? Накопил злобы на клопа, а пошел на медведя? Так, что ли? Юродивый!.. Отец бы твой видел тебя теперь -- эх! -- А все-таки, -- вдруг уверенно и громко сказал Фома, и вновь глаза его вспыхнули, -- все-таки -- ваша во всем вина! Вы испортили жизнь! Вы все стеснили... от вас удушье... от вас! И хоть слаба моя правда против вас, а все-таки -- правда! Вы -- окаянные! Будь вы прокляты все... Он забился на стуле, пытаясь освободить руки, и закричал, свирепо сверкая глазами: -- Развяжите руки! Его окружили теснее; лица купцов стали строже, и Резников внушительно сказал ему: -- Не шуми, не буянь! Скоро в городе будем... Не срамись да и нас не срами... Не прямо же с пристани -- в сумасшедший дом тебя? -- Да-а?! -- воскликнул Фома. -- Так вы меня в сумасшедший до-ом? Ему не ответили. Он посмотрел на их лица и поник головой. -- Веди себя смирно, -- развяжем!.. -- сказал кто-то. -- Не надо! -- тихо заговорил Фома. -- Все равно... И речь его снова приняла характер бреда. -- Я пропал... знаю! Только -- не от вашей силы... а от своей слабости... да! Вы тоже черви перед богом... И -- погодите! Задохнетесь... Я пропал -- от слепоты... Я увидал много и ослеп... Как сова... Мальчишкой, помню... гонял я сову в овраге... она полетит и треснется обо что-нибудь... Солнце ослепило ее... Избилась вся и -- пропала... А отец тогда сказал мне: "Вот так и человек: иной мечется, мечется, изобьется, измучается и бросится куда попало... лишь бы отдохнуть!.." Эй! развяжите мне руки... Лицо его побледнело, глаза закрылись, плечи задрожали. Оборванный и измятый, он закачался на стуле, ударяясь грудью о край стола, и стал что-то шептать. Купечество многозначительно переглядывалось. Иные, толкая друг друга под бока, молча кивали головами на Фому. Лицо Якова Маякина было неподвижно и темно, точно высеченное из камня. -- Может, развязать? -- шептал Бобров. |
