|
Говорил он тихо, но все слышали его вопрос. Фома качнул головой и промолчал. -- Прощенья тебе -- нет! -- продолжал Маякин твердо и повышая голос. -- Хотя все мы -- христиане, но прощенья тебе не будет от нас... Так и знай... Фома поднял голову и задумчиво сказал: -- А про вас, папаша, я забыл... Ничего вы не услышали от меня... -- Вот-с! -- с горечью вскричал Маякин, указывая рукой на крестника. -- Видите? Раздался глухой протестующий ропот. -- Ну, да все равно! -- со вздохом продолжал Фома. -- Все равно! Ничего... никакого толку не вышло!.. И он снова согнулся над столом. -- Чего ты хотел? -- спросил крестный сурово. -- Чего? -- Фома поднял голову, посмотрел на купцов и усмехнулся. -- Хотел уж... -- Пьяница! Мерзец! -- Я -- не пьян! -- угрюмо возразил Фома. -- Я всего выпил две рюмки... Я совсем трезвый был... -- Стало быть, -- сказал Бобров, -- твоя правда, Яков Тарасович: не в уме он... -- Я? -- воскликнул Фома. Но на него не обратили внимания. Резников, Зубов и Бобров наклонились к Маякину и тихо начали о чем-то говорить. "Опека..." -- уловил Фома одно слово... -- Я в уме! -- сказал он, откидываясь на спинку стула и глядя на купцов мутными глазами. -- Я понимаю, чего хотел. Хотел сказать правду... Хотел обличить вас... Его вновь охватило волнение, и он вдруг дернул руки, пытаясь освободить их. -- Э-э! Погоди! -- воскликнул Бобров, хватая его за плечи. -- Придержите-ка его. -- Ну, держите! -- с тоской и горечью сказал Фома. -- Держите... -- Сиди смирно! -- сурово крикнул крестный. Фома замолчал. Все, что он сделал, -- ни к чему не повело, его речи не пошатнули купцов. Вот они окружают его плотной толпой, и ему не видно ничего из-за них. Они спокойны, тверды, относятся к нему как к буяну и что-то замышляют против него. Он чувствовал себя раздавленным этой темной массой крепких духом, умных людей... Сам себе он казался теперь чужим и не понимающим того, что он сделал этим людям и зачем сделал. Он даже чувствовал обидное что-то, похожее на стыд за себя пред собой. У него першило в горле, и в груди точно какая-то пыль осыпала сердце его, и оно билось тяжело, неровно. Он медленно и раздумчиво повторял, не глядя ни на кого: -- Хотел сказать правду... -- Дурак! -- презрительно сказал Маякин. -- Какую ты можешь сказать правду? Что ты понимаешь? -- У меня сердце изболело... Нет, я правду чувствовал! Кто-то сказал: -- По речам его очень видно, что помутился он разумом... -- Правду говорить -- не всякому дано! -- сурово поучительно заговорил Яков Тарасович, подняв руку кверху. -- Ежели ты чувствовал -- это пустяки! И корова чувствует, когда ей хвост ломают. |
