|
. Валяйте их! Это зачтется... -- Робустов! -- кричал Фома. -- Что смеешься? Чему рад? Быть и тебе на каторге... -- Ссадить его на берег! -- вдруг заорал Робустов, вскакивая на ноги. А Кононов кричал капитану: -- Назад! В город! К губернатору... И кто-то внушительно, дрожащим от волнения голосом говорил: -- Это подстроено... Это нарочно... Научили его... напоили для храбрости... -- Нет, это бунт! -- Вяжи его! Просто -- вяжи его! Фома схватил бутылку из-под шампанского и взмахнул ею в воздухе. -- Суньтесь-ка! Нет, уж, видно, придется вам послушать меня... Он снова с веселой яростью, обезумевший от радости при виде того, как корчились и метались эти люди под ударами его речей, начал выкрикивать имена и площадные ругательства, и снова негодующий шум стал тише. Люди, которых не знал Фома, смотрели на него с жадным любопытством, одобрительно, некоторые даже с радостным удивлением. Один из них, маленький, седой старичок с розовыми щеками и мышиными глазками, вдруг обратился к обиженным Фомой купцам и сладким голосом пропел: -- Это -- от совести слова! Это -- ничего! Надо претерпеть... Пророческое обличение... Ведь грешны! Ведь правду надо говорить, о-очень мы... На него зашипели, а Зубов даже толкнул его в плечо. Он поклонился и -- исчез в толпе... -- Зубов! -- кричал Фома. -- Сколько ты людей по миру пустил? Снится ли тебе Иван Петров Мякинников, что удавился из-за тебя? Правда ли, что каждую обедню ты из церковной кружки десять целковых крадешь? Зубов не ожидал нападения и замер на месте с поднятой кверху рукой. Но потом он завизжал тонким голосом, странно подскочив на месте: -- А! Ты и меня? И -- и меня? И вдруг, надувши щеки, он с яростью начал грозить кулаком Фоме, визгливым голосом возглашая: -- Р-рече без-зумец в сердце своем -- несть бог!.. К архиерею поеду! Фармазон! Каторга тебе! Суматоха на пароходе росла, и Фома при виде этих озлобленных, растерявшихся, обиженных им людей чувствовал себя сказочным богатырем, избивающим чудовищ. Они суетились, размахивали руками, говорили что-то друг другу -- одни красные от гнева, другие бледные, все одинаково бессильные остановить поток его издевательств над ними. -- Матросов! -- кричал Резников, дергая Кононова за плечо. -- Что ты, Илья? Пригласил нас на посмеяние? -- Против одного щенка... -- визжал Зубов. Около Якова Тарасовича Маякина собралась толпа и слушала его тихую речь, со злобой и утвердительно кивая головами. -- Действуй, Яков! -- громко говорил Робустов. -- Мы все свидетели -- валяй! И над общим гулом голосов раздавался громкий голос Фомы: -- Вы не жизнь строили -- вы помойную яму сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. |
