Изменить размер шрифта - +

— Продолжайте, пожалуйста, — поддержал свидетеля председатель.

— Солдаты установили перед рвом пулемёт и оцепили всю территорию кладбища. Нам приказали, сидеть на подводах и не двигаться. Вскоре на кладбище въехали два грузовика, из которых стали выталкивать евреев — мужчин и женщин. Это была в основном молодёжь, причём преобладали мужчины. Их поставили на край рва и расстреляли из пулемёта. Затем гестаповцы добивали раненых из автоматов. Никогда мне не забыть этого страшного зрелища. Тех, кто не падал сразу в ров, спихивали вниз сапогами.

— Кто руководил экзекуцией?

— Приказы отдавал высокий офицер со шрамом. Он также приказал подогнать две подводы к самому краю этой братской могилы, чтобы было удобнее сбрасывать с них на лежавшие внизу тела привезённый известняк, Люди от страха за собственную жизнь беспрекословно выполняли все команды. Я тоже тогда изрядно потрудился лопатой. А тот главный контролировал, чтобы известняк не ссыпали в кучу, а аккуратно разбрасывали поверх трупов. Грузовики отъехали порожняком, но не прошло и часа, как сиять возвратились с людьми. Кошмарная бойня повторилась во всех деталях. И снова высокий офицер приказал нам подогнать подводы ко рву и посыпать убитых известняком, Пять раз грузовики повторяли свой маршрут и привозили новые жертвы. Даже некоторые солдаты очумели от этого ада и стали незаметно от офицеров взбадривать себя водкой. Наш односельчанин, Франек Пшевозняк, два раза терял сознание. Остальные возчики едва держались на ногах. Когда массовая экзекуция подошла к концу, нам приказали засыпать могилу песком, а сверху набросать кустарник и ветки молодых деревьев, росших под кладбищенской стеной. Солдаты уехали, но часть из них вместе с офицером, который ими командовал, оставалась на кладбище до тех пор, пока мы не закончили работу. Уже смеркалось, когда нам позволяли двинуться а обратный путь — по домам. Офицер поблагодарил нас по-польски за «хорошую службу» и пригласил всех приехать к нему на следующий день за вознаграждением: каждому причитались суточные в размере ста злотых. Я был счастлив, что вернулся домой живым, а на немецкие подачки мне было наплевать. Насколько я знаю, никто из наших о город за иудиными деньгами не поехал.

— Офицер, который руководил акцией, был в мундире? — спросил прокурор.

— Он был в кожаном пальто, высоких сапогах с голенищами и эсэсовской фуражке. Говорил по-польски не хуже нас, но отдельные слова выговаривал с силезским акцентом, чуть-чуть потвёрже.

— Удалось ли вам разглядеть его с близкого расстояния?

— Был момент, когда он подошёл к моей подводе и сделал мне замечание, чтобы я ровнее разбрасывал известняк на трупы. Я стоял ближе к нему, чем сейчас к вам, пан прокурор.

— Вы не заметили что-нибудь примечательное в его внешности?

— У него на щеке был красный шрам.

— Такой, же, какой вы видите на лице обвиняемого? — спросил прокурор. — Присмотритесь получше, пожалуйста.

— Возможно, — осторожно ответил свидетель. — Мы ведь тогда все перепугались, нам было не до рассматривания гитлеровских физиономий. Но всё же мне кажется, что у подсудимого эта отметина — по сравнению с тем офицером — не такая красная и не так сильно бросается в глаза.

— Свидетель, устраивали ли вам очную ставку с обвиняемым? — спросил один из заседателей.

— Да, устраивали.

— Узнали ли вы в обвиняемом того офицера, который руководил экзекуцией?

— Да, узнал,

— Почему же вы так твёрдо заявляете, что это именно он?

— Мне уже до суда говорили, что Баумфогеля сцапали и доставили в наш город. Те, кто его видел раньше Меня, рассказывали, что распознали его по красному шраму на правой щеке.

Быстрый переход