Но потом возникли проблемы.

Булочка заняла практически все пространство от щеки до щеки, от нёба до языка, и заняла плотно, не позволяя Джоко жевать с закрытым ртом. Если бы он открыл рот, первое жевательное движение привело бы к тому, что треть находящейся во рту булочки подалась бы вперед, вывалившись на стол или на пол.

Чтобы не поощрять такое проявление обжорства, Эрика строго-настрого запретила возвращать в рот упавшее из него как на стол, так и на пол.

Джоко помнил об этом запрете и не хотел терять немалую часть вкусной булочки. Посидел какое-то время, с широко раскрытыми глазами, размышляя о возникшей дилемме, шумно дыша через ассиметричный нос. Летай по кухне муха, он мог бы вдохнуть ее.

Его необычные желтые глаза начали слезиться, как будто вся голова заполнилась слюнями. Возможно, он подумал, что булочка уже совсем размокла и может сладким каскадом сползти по пищеводу: шея его раздулась, словно он хотел проглотить булочку.

Вероятно, часть находящейся во рту сдобренной корицей массы сдвинулась назад, к глотке, но не так далеко, чтобы попасть в пищевод. Застряв там, она частично перекрыла надгортанник, поэтому у Джоко возникли трудности с дыханием.

Разумеется, Эрика могла только догадываться о том, что происходит, поскольку внутренности Джоко наверняка были не менее необычными, чем его внешность. Однажды она попыталась исполнить прием Хаймлиха, но, вместо того, чтобы начать кашлять и освободить дыхательные пути, ее усилия привели к тому, что из правого уха потекла какая-то зеленая жидкость (правда, без запаха), а Джоко более часа говорил на разных языках, прежде чем смог вновь перейти на английский.

Случившееся научило ее не тревожиться понапрасну. Джоко лучше других знал, что он должен сделать, чтобы привести все в норму. Поэтому Эрика ела булочку с корицей и наблюдала, пытаясь истолковать его жесты и движения, как будто смотрела за выступлением мима.

Дыхание Джоко оставалось затрудненным. Он сполз со стула, встал, откинув голову назад, чтобы его набитый рот и блокированная глотка оказались на одной линии с пищеводом. Начал энергично подпрыгивать в попытке отсоединить прилипшую к нёбу и стенкам рта массу и отправить ее вниз, в желудок.

Эрика не могла сказать, принесли эти прыжки нужный результат или нет, но через полминуты Джоко прыгать прекратил и, пошатываясь, направился к столику, который стоял рядом с холодильником. В этом столике хранились различные кухонные приспособления. Джоко достал резиновую лопатку с пластмассовой рукояткой и засунул ее в рот. Судя по всему, хотел протолкнуть булочку с корицей в глубину глотки, мимо трахеи и вниз по пищеводу.

Вытащил лопатку изо рта и раздраженно отбросил. Каждый выдох теперь сопровождался свистом, каждый вдох – пронзительным визгом, от которого вибрировали ноздри. Джоко выдвинул ящик другого шкафчика и достал две затычки для винных бутылок, каждая представляла собой пластмассовую пробку, снабженную металлическим кольцом и тягами, с помощью которых она легко вытаскивалась. Торопливо вставил одну пробку в левое ухо, вторую – в правое.

Рядом с большой, в форме Шрека, банкой для печенья стоял баллончик со сжатым газом, предназначавшийся для того, чтобы выдувать пыль и крошки из клавиатур компьютеров и с другого оборудования, чистка которого вызывала определенные трудности. В этом доме баллончик также использовался для решения проблем, которые Джоко создавал сам себе.

С ушами, заткнутыми пластмассовыми пробками, с дыхательными путями, практически заткнутыми липкой массой, в которую превратилась булочка с корицей, Джоко вставил длинное сопло баллончика в правую ноздрю, зажал левую и нажал на клапан. Его глаза, и без того широко раскрытые, раскрылись еще шире, и в них прибавилось желтизны. Какие-то звуки донеслись из головы Джоко, возможно, их источником стали носовые пазухи, и звуки эти вызывали бы тревогу или даже пугали, если бы доносились из чьей-то еще головы.