Малыш.  Ты Гамилькар, папа.

Якоб (нежно улыбаясь).  Да нет, я – не Гамилькар.

Малыш (ласково, умоляюще).  Нет, папа, ты – Гамилькар. Ты должен быть им.

Якоб (как бы играя с ребенком).  Хорошо, я – Гамилькар.

Малыш.  Заставь меня поклясться.

Якоб (смеясь).  Ну хорошо, клянись!

Малыш (с исступленной пылкостью).  Клянусь отомстить за моего отца, героя Гамилькара, и всех униженных евреев. Я буду лучшим из всех, одолею каждого и никогда не отступлю.

Твердость тона, столь редкая у детей, заставляет Якоба вздрогнуть. Перестав улыбаться, он смотрит на малыша, понимая, что тот идет на конфликт ради того, чтобы не стыдиться собственного отца. Лицо его становится глубоко печальным, словно он с горькими сожалени­ями угадывает, что этот поступок будет довлеть над всей жизнью сына.

Голос старого Якоба за кадром.  С того мгновения ты стал совсем другим. (Пауза.)  Но разве тогда я мог снова взойти на тротуар?

После того как Зигмунд принес клятву, отец и сын молча смотрят друг на друга.

Мы снова видим комнату. Старый Якоб с тревогой глядит на Фрейда. У него точно такое же выражение лица, что и в сцене 1862 года, когда он смотрит на маленького Зигмунда.

Якоб.  Тогда было время погромов. Они ждали лишь предло­га, чтобы поджечь весь квартал.

Он слабо улыбается и шевелится в своей постели.

Фрейд  (ласково).  Нет. Ты не мог. Надо было вести себя осмотрительно. (Еще ласковее.)  Успокойся, папа. Успокойся. Ты не мог.

Старик, моргая, улыбается.

Якоб (смеясь и грозя Фрейду пальцем, словно тот еще ребенок).  Мой маленький Ганнибал!

Он закрывает глаза, но не спит. Рука его тянется к Фрейду. Тот резко откидывается назад и прячет свои руки.

Якоб (детским голосом).  Дай мне твою руку.

Фрейд, ценой невероятного усилия, принуждает себя взять руку Якоба. Старик улыбается, не открывая глаз, и постепенно впадает в забытье.

Мало‑помалу лицо Фрейда вновь обретает свою суровую, почти злую твердость (таким его лицо мы видели в начале третьей части).

Голос за кадром (отдаленный и чуть слышный голос антисемита).  Жид, подними свой картуз.

Голос Якоба за кадром.  Я–не Гамилькар.

Голос маленького Зигмунда за кадром.  Я отомщу за всех евреев. Я не отступлю никогда. Никогда не сойду с тротуара.

Он смотрит на уснувшего отца с презрением и, пользуясь забытьем больного, отдергивает руку.

Пока он встает и поворачивается спиной к постели, голос маленького Фрейда за кадром повторяет – Никогда! Никогда! Никогда!

Он уходит, бесшумно закрыв за собой дверь. Взгляд у него злой и безжалостный.

Мать и Марта движутся ему навстречу, но взгляд Фрейда останав­ливает их.

Мать (робко).  Как ты его находишь?

Фрейд (не отвечая, улыбается, целует мать в лоб и рав­нодушным тоном обращается к Марте).  Ты не будешь столь любезна разобрать мой чемодан и рюкзак? Я иду к больной.

Он сухо улыбается Марте и уходит.

Мать (пожимая плечами).  Ну вот! (Пауза.)  Я спрашиваю себя, любит ли он своего отца.

Марта (с горечью).  А я спрашиваю, любит ли он хоть кого‑нибудь, кроме вас, мама.

(13)

Чуть позже, этим же утром.

Улица в пригороде Вены. Налево – двухэтажные домики (здесь живут обыватели), пустырь, а в глубине, совсем далеко, заводские трубы. Справа шестиэтажное, довольно ветхое здание, на первом этаже которого никто не живет (окна здесь разбиты, сквозь распахнутые ставни видны пустые комнаты).

За этим зданием – решетка, которая ограждает весьма большой, выглядящий заброшенным сад. (Тропинки заросли травой, кусты давно не подравнивали, деревья не подстригали.