Изменить размер шрифта - +

 

 

 58

 

 Весьма гордился Поликрат:

 на рынке мудрость победила,

 и сдался споривший Сократ,

 ему сказав: «Ты прав, мудила!»

 

 

 59

 

 Учеников Анаксимен

 тому учил больших и малых,

 что крутость резких перемен

 родит мерзавцев небывалых.

 

 

 60

 

 Анакреон не знал сомнений,

 пробормотав на склоне лет:

 «Какой ни будь мудрец и гений,

 а тоже ходишь в туалет».

 

 

 61

 

 Весь век нам в это слабо верится,

 но Гераклит сказал однажды,

 что глупо смертному надеяться

 одну бутылку выпить дважды.

 

 

 Обгусевшие лебеди

 

 Вступление 1-е

 

Прекрасна улица Тверская,

 где часовая мастерская.

 Там двадцать пять евреев лысых

 сидят — от жизни не зависят.

 Вокруг общественность бежит,

 и суета сует кружит;

 гниют и рушатся режимы,

 вожди летят неудержимо;

 а эти белые халаты

 невозмутимы, как прелаты,

 в апофеозе постоянства

 среди кишащего пространства.

 На верстаки носы нависли,

 в глазах — монокли, в пальцах — мысли;

 среди пружин и корпусов,

 давно лишившись волосов,

 сидят незыблемо и вечно,

 поскольку Время — бесконечно.

 

 

 Вступление 2-е

 

В деревне, где крупа пшено

 растет в полях зеленым просом,

 где пользой ценится гавно,

 а чресла хряков — опоросом,

 я не бывал.

 Разгул садов,

 где вслед за цветом — завязь следом

 и зрелой тяжестью плодов

 грузнеют ветви, мне неведом.

 Далеких стран, чужих людей,

 иных обычаев и веры,

 воров, мыслителей, блядей,

 пустыни, горы, интерьеры

 я не видал.

 Морей рассол

 не мыл мне душу на просторе;

 мне тачкой каторжника — стол

 в несвежей городской конторе.

 Но вечерами я пишу

 в тетрадь стихи,

 то мглой, то пылью

 дышу,

 и мирозданья шум

 гудит во мне, пугая Цилю.

 Пишу для счастья, не для славы,

 бумага держит, как магнит,

 летит перо, скрипят суставы,

 душа мерцает и звенит.

 И что сравнится с мигом этим,

 когда порыв уже затих

 и строки сохнут? Вялый ветер,

 нездешний ветер сушит их.

 

 

 Белеет парус одинокий

 

Это жуткая работа!

 Ветер воет и гремит,

 два еврея тянут шкоты,

 как один антисемит.

 

 А на море, а на море!

 Волны ходят за кормой,

 жарко Леве, потно Боре,

 очень хочется домой.

 

 Но летит из урагана

 черный флаг и паруса:

 восемь Шмулей, два Натана,

 у форштевня Исаак.

 

 И ни Бога нет, ни черта!

 Сшиты снасти из портьер;

 яркий сурик вдоль по борту:

 «ФИМА ФИШМАН, ФЛИБУСТЬЕР».

Быстрый переход