|
32
Злая смута у России впереди: все разъято, исковеркано, разрыто и толпятся удрученные вожди у гигантского разбитого корыта.
33
Когда вдруг рухнули святыни и обнажилось их уродство, душа скитается в пустыне, изнемогая от сиротства.
34
Россия ждет, мечту лелея о дивной новости одной: что наконец нашли еврея, который был всему виной.
35
Ручей из русских берегов, типаж российской мелодрамы, лишась понятных мне врагов, я стал нелеп, как бюст без дамы.
36
На кухне или на лесоповале, куда бы судьбы нас ни заносили, мы все о том же самом толковали — о Боге, о евреях, о России.
37
Хоть сотрись даже след от обломков дикой власти, где харя на рыле, все равно мы себя у потомков несмываемой славой покрыли.
38
Я разными страстями был испытан, но главное из посланного Богом — я в рабстве у животных был воспитан, поэтому я Маугли во многом.
39
Российскую власть обесчещенной мы видим и сильно потоптанной, теперь уже страшно, что женщиной она будет мерзкой и опытной.
40
Нельзя не заметить, что в ходе истории, ведущей народы вразброд, евреи свое государство — построили, а русское — наоборот.
41
Едва утихомирится разбой, немедля разгорается острей извечный спор славян между собой — откуда среди них и кто еврей.
42
Я снял с себя российские вериги, в еврейской я сижу теперь парилке, но, даже возвратясь к народу Книги, по-прежнему люблю народ Бутылки.
43
В автобусе, не слыша языка, я чую земляка наверняка: лишь русское еврейское дыхание похмельное струит благоухание.
44
Приемлю, не тоскуя и не плачась, древнейшее из наших испытаний — усушку и утруску наших качеств от наших переездов и скитаний.
45
Не в том печаль, что век не вечен, — об этом лучше помолчим, а в том, что дух наш изувечен и что уже неизлечим.
46
Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов.
47
За все России я обязан — за дух, за свет, за вкус беды, к России так я был привязан — вдоль шеи тянутся следы. |
