Я продолжаю, не обращая внимания на оправдания в духе нашкодившего первоклашки:

— И вас, кажется, не особо удивило, что у меня есть «Бураны». Вас больше впечатлило то, что мой род позволяет себе тратить драгоценную энергию и гонять их по полигону. Верно?

Слова бьют точно в цель. Берзкий мрачнеет, как гусь перед топором. Осознание того, что его подловили, отражается на лице, но молчание его не спасает. Я продолжаю, делая голос нарочито задумчивым:

— Или дело в том, что вы решили устроить засаду на моих гвардейцев в Москве, когда они перевозили этих красавцев?

Морозов, до этого равнодушно наблюдавший за разговором, вскидывает брови так, будто только что услышал новость года.

Берзкий, заметно напрягшись, делает вид, что всё это смешное недоразумение:

— Засада? С чего вы это взяли, граф? — его голос звучит на удивление ровно, но глаза бегают. — Это какая-то ошибка.

Я саркастично киваю, словно с ним полностью согласен:

— Конечно, ошибка. Только вот не моя. Вы действительно отличились, Берзкий. За такое впору выписывать премию Дарвина. А что касается доказательств… — Я улыбаюсь, как учитель, хвалящий двоечника за попытку. — Мы вскрыли всю вашу схему с посредниками. Это, кстати, оказалось проще, чем вы могли подумать. — Это было, правда, несложно. У Ломтика нюх отменный, как и его теневые карманы. — Три цепочки — это, конечно, попытка. Но не более. Их оказалось недостаточно, чтобы запутать моих людей. В конце концов, они дошли до человека, который прекрасно знал, что это именно вы всё подстроили.

Морозов гремит с отвращением:

— Надо же, Берзкий! Ты ведь пил его вино! В его доме!

Меня же волнует не совесть графа, а более практичные вопросы:

— Граф, так как вы думаете, считать ли мне вас угрозой моему роду?

Берзкий заметно бледнеет, как гопник, внезапно осознавший, что нарвался не на мелкую разборку, а на серьёзных братков. И по всем понятиям — ему крышка. Тем более что он, с завидной наглостью, умудрился заявиться в моё родовое гнездо, едва ли не на следующий день после попытки ограбить меня.

И Берзкий прекрасно понимает, в какую яму сам себя загнал. Лоб у него моментально покрывается испариной, а изо рта срывается поток торопливых оправданий:

— Ни в коем случае! Это какое-то недоразумение! Данила Степанович, богом клянусь! Родненький, не причем я! Мои люди… они не так всё поняли! — Торопясь, проглатывает слова. — Они должны были просто разведать. Никто и не думал пытаться отбить «Бураны»!

Морозов хмыкает, мол, заливай-заливай.

— Не знаю, не знаю… — делаю задумчивый вид. — Может, мне стоит просто сдать вас в Охранку? Пусть Красный Влад разбирается. Всё-таки он лучше меня решит, правильно ли вы сделали, что попытались ограбить того, кому Царским указом было предоставлено право владения.

Берзкий, как загнанный в угол зверёк, торопливо выпаливает:

— Что вы хотите за молчание⁈ Давайте не будем доводить до войны. И до Охранки тоже! Я готов заплатить. Сколько угодно!

Я мысленно ухмыляюсь. Не Берзкий, а Мерзкий.

Морозов, с презрением в голосе, резко вставляет:

— Не только отморозок, но и трус. И этот паршивец сватался к моей дочери? Да его бы ссаными тряпками удавить, Данила!

Я улыбаюсь, сдерживая смешок:

— Саными тряпками, боюсь, уже поздно — у него штаны сами справились.

Делая шаг ближе к Берзкому, я добавляю уже серьёзнее:

— А деньги, граф Берзкий, меня не интересуют. Но у меня есть предложение. Как насчёт спарринга с моим физиком? Вы ведь Мастер физики, если я не ошибаюсь? Ему как раз не помешает вспомнить навыки.