— Ну здравствуй, Серебряный Луч, — хмыкает Химериэль, свирепо глядя на коня. — Помнишь меня? Конечно же должен!

Материализовавшийся Белогривый глядит на лорда-губернатора и переводит вопросительно взгляд на меня, мол: «Шеф, это кто вообще такой?». Я пожимаю плечами: сам без понятия, только сегодня с ним познакомились как с местным чиновником.

— Похоже, вас не узнали, лорд-губернатор, — сухо замечает леди Гюрза, но в её глазах угадывается насмешка.

Химериэль, нахмурившись, сжимает ногами бока носорога и цедит:

— Как не узнали? Да нет, он, должно быть, просто в ступоре от ужаса!

Белогривый, потеряв интерес к «человекам», принимается щипать траву от скуки.

Я пожимаю плечами:

— А может, лорд-губернатор, вы обознались и приручали другого спринта?

Лорд-дроу аж подавляется воздухом:

— Что⁈ Нет! Это был Серебряный Луч, самый известный спринт! А я был его ужасом! Неделями охотился за ним! Пытался оседлать! А он меня не помнит⁈

Я едва сдерживаю зевок:

— Видимо, лорд, лошади нынче суровые. Память избирательная. Наверное, посчитал вас недостаточно ярким раздражителем.

И, больше не обращая внимания на захлёбывающегося от возмущения Химериэля, я поворачиваюсь к Гюрзе, которая крутится на своей шестилапке и скрытно ищет взглядом среди других спринтов свою тайную любимицу:

— А вы, леди Гюрза, не хотите ли увидеть чёрную кобылу-спринта, на которой скакали?

Она замирает, а потом отчаянно пытается надеть на себя маску равнодушия:

— С чего вы это взяли, король Данила? Мне… всё равно.

Я киваю спокойно:

— Как скажете, леди.

Но Гюрза всё-таки не выдерживает и, будто нехотя, добавляет, старательно пряча в голосе интерес:

— Хотя… может, я бы… всё же взглянула. Чисто из любопытства.

— Конечно, леди, — киваю леди с самым вежливым лицом. — Но давайте всё-таки сперва решим вопрос вашего приезда.

Поворачиваюсь к лорду-губернатору и, не скрывая лёгкой ленцы, спрашиваю:

— Лорд Химериэль, так вы явились сюда исключительно ради Белогривого? Такая честь для моего скромного коня.

Губернатор хмыкает, спрыгивая со своего носорога так, кипя от гнева. Пыль, разумеется, вокруг него взлетает серым облачком, а спесь — ещё гуще.

— Нет, король Данила, — его голос обретает ту самую характерную дроускую надменность. — К сожалению, у меня нет времени кататься к вам и любоваться вашими ездовыми животными. Я прибыл с важным разговором.

Ну, наконец-то. А то я уж подумал, он и правда фанат моей телепорт-кавалерии.

— Во-первых, — продолжает он, — хотел поблагодарить вас за огромона, которого вы передали нам. Пусть и в, скажем так, несколько эпатажной манере.

— Это был самый экономичный способ доставки, — невозмутимо отвечаю я. — Я ведь всегда за практичность.

И, не давая ему затянуть паузу, показываю рукой на шатёр:

— Пойдёмте, лорд-губернатор и леди. Там уютнее разговаривать.

Лакомка сейчас в Саду работает, потому в шатре только Настя. Она как раз причёсывала волосы, сидя в своей любимой майке и чёрных леггинсах, которые обтягивали бёдра так плотно, что взгляд не оторвать. Настя улыбается, увидев нас:

— Ваше Величество, угостить гостей чаем? — по-официальному обращается ко мне жена, при этом с таким видом, будто сейчас у меня на аудиенции. — Как раз чайник вскипел.

— Конечно, Ваше Высочество, — не отстаю от жены в части парадного наименования. — Завари наш любимый, со Сковородщины.

А Сковородщина — это Алтай.