— Все вѣдь это Мазини и Николини разные, замѣтилъ Граблинъ. — Вонъ глазища-то какіе! По ложкѣ. Дурачье, что не ѣдутъ къ намъ въ Питеръ. Сейчасъ-бы наши наитальянившіяся психопатки и туфли бисеромъ шитыя имъ поднесли и полотенны съ шитыми концами. Эво, у бородача голосище-то какой! Патти! Патти! закричалъ онъ, указывая пальцемъ.

Изъ-за угла каменнаго забора выскочила смуглая растрепанная красивая дѣвушка и, пощипывая гитару, запѣла и заплясала, кружась около колесъ.

— Какая же это Патти! улыбнулась Глафира Семеновна. — Скорѣй Бріанца. Танцовщица она, а не пѣвица.

— Однако-же поетъ. Поетъ и пляшетъ. Эй, Травіата! Катай Травіату!

Дѣвушка кивнула, перестала плясать и запѣла изъ "Травіаты".

— Фу ты пропасть! Чумазая, совсѣмъ чумазая, а Травіату знаетъ, удивился Николай Ивановичъ.

— Чумазая… Это-то и хорошо. Пріѣзжай она къ намъ въ Питеръ, какой-нибудь хлѣбникъ съ Калашниковской пристани, не жалѣя, тысячу кулей муки въ нее просадитъ, нужды нѣтъ, что у насъ неурожай, замѣтилъ Кожуринъ. — Вѣдь въ ихней-то сестрѣ чумазость и цѣнится.

На подножки экипажа стали вскакивать и оборванцы безъ мандолинъ и гитаръ и предлагали свои услуги, какъ чичероне.

— Этимъ еще что надо? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Предлагаютъ свои услуги какъ проводники на Везувіи, отвѣчалъ Перехватовъ.

— Проводники? Не надо! Не надо! Ну, ихъ!

Проводникамъ махали руками, чтобы они отстали, но они же отставали и шли за экипажемъ. Чѣмъ дальше, толпа ихъ все увеличивалась и увеличивалась. Экипажъ взбирался по крутымъ террасамъ жа гору почти шагомъ. Проводники рвали попадающіеся по дорогѣ цвѣты лупинъ, вѣтки цвѣтущихъ миндальныхъ деревьевъ, колокольчики, растущіе около каменныхъ заборовъ, дѣлали изъ нихъ букеты и, скаля бѣлые зубы, подавали и совали букеты дамамъ. Кучеръ и кондукторъ пробовали ихъ отгонять, по они затѣяли съ ними перебранку.

— Николай Иванычъ, ты все-таки постарайся отвернуть свой кинжалъ и вынуть изъ палки, замѣтила мужу Глафира Семеновна.

— Зачѣмъ?

— Да кто ихъ знаетъ! Можетъ быть эти черти бандиты. Видишь, они не отстаютъ отъ насъ, а мы скоро въѣдемъ въ пустынныя мѣста. Вынь кинжалъ.

— Ну, вотъ… насъ съ кучеромъ и кондукторомъ одиннадцать человѣкъ.

— А ихъ больше. Право, я боюсь.

— Господа! Да скоро-ли-же привалъ будетъ! Ѣдемъ, ѣдемъ и ни у какого ресторана не остановились! воскликнулъ Граблинъ. — Я ѣсть хочу.

— Да ни одного хорошаго ресторана еще не попалось, отвѣчалъ Перехватовъ. — Говорятъ, хорошій ресторанъ у станціи канатной желѣзной дороги. Вонъ она чуть-чуть на горѣ виднѣется.

— И до тѣхъ поръ все ждать? Не желаю я ждать.

— Хотите въ шарабанѣ закусить? предложила Глафира Семеновна. — Съ нами и коньясъ, и красное вино, и бутерброды.

— Само собой, хочу. Эти англійскіе мореплаватели не дали мнѣ давеча выпить даже чашку кофею.

Глафира Семеновна достала корзинку съ провіантомъ и начался въ шарабанѣ легкій завтракъ, передъ которымъ, однако, мужчины въ одинъ моментъ до половины выпили бутылку коньяку и окончили-бы ее до дна, но Глафира Семеновна сказала:

— Господа, да предложите вы англичанамъ-то выпить. Неучтиво не предложить… Ѣдемъ вмѣстѣ…

— Мусью! Вулеву тринкенъ? протянулъ Конуринъ пожилому англичанину серебряный стаканчикъ и бутылку.