Показался Граблинъ и на ходу застегивалъ жилетъ. Его тащилъ подъ руку Перехватовъ. Сзади шелъ Конуринъ. Онъ позѣвывалъ и бормоталъ:

— А что-то теперь моя супруга чувствуетъ! Чувствуетъ-ли она, что ея мужъ Иванъ Кондратьевъ сынъ Конуринъ на огненную гору ѣдетъ!

Три англичанина опять всѣ въ разъ приподняли свои шляпы и сдѣлали по кивку. Въ отвѣтъ поклонился одинъ только Перехватовъ и сказалъ Граблину:

— Кланяются тебѣ. Чего-же ты шапки не ломаешь!

— А, ну ихъ! И не понимаю я, это это выдумалъ, чтобъ вмѣстѣ съ англичанами ѣхать, — отвѣчалъ Граблинъ. — Не поѣду я съ ними. Бери отдѣльнаго извощика.

— Да не довезетъ тебя извощикъ на Везувій. Развѣ туда къ легкомъ экипажѣ можно? Влѣзай въ шарабанъ.

— Влѣзть влѣзу, но только вмѣстѣ съ кучеромъ сяду, чтобы не видѣть мнѣ этихъ англичанъ и сидѣть къ нимъ задомъ. Бутылку зельтерской для меня захватилъ?

— Да вѣдь ты сейчасъ пилъ зельтерскую.

— Не могу-же я одной бутылкой отъ вчерашняго угара отпиться! Кельнеръ! Бутылку зельсъ!

— Взяли, взяли мы съ собой зельтерской воды, отвѣчала изъ шарабана Глафира Семеновна. — Съ нами цѣлая корзина провіанту ѣдетъ: зельтерская вода, бутылка краснаго вина и бутерброды. Влѣзайте только скорѣй.

— Коньяку взяли?

— Взяли, взяли.

— Требьенъ… Только изъ-за этого и ѣду, а то, ей-ей, съ этими англійскими чертями не поѣхалъ-бы… Вѣдь это я знаю, чѣмъ пахнетъ. Какъ по дорогѣ въ какой-нибудь ресторанъ съ ними вмѣстѣ зайдешь — сейчасъ хозяева начнутъ насъ кормить бараньимъ сѣдломъ и бабковой мазью изъ помидоровъ.

Всѣ влѣзли въ шарабанъ. Мулы тронулись. Граблинъ помѣстился рядомъ съ кучеромъ. Конуринъ сѣлъ около пожилого англичанина, сдѣлалъ привѣтственный жестъ рукой и сказалъ:

— Бонжуръ.

Англичанинъ подалъ ему руку и назвалъ свою фамилію.

— Не понимаю, мусью, не понимаю, покачалъ головой Конуринъ. — По русски не парле?

— Ни на какомъ языкѣ даже не говорятъ, кромѣ своего собственнаго, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Ну, и отлично. Коли что нужно, будемъ руками, по балетному разговаривать. Чего это они акробатами-то вырядились?

— Это не акробатами. Это велосипедный костюмъ.

— А дреколіе-то зачѣмъ захватили?

— Да кто-же ихъ знаетъ! Должно-быть опасаются, что по дорогѣ бандиты эти самые будутъ.

— Ну?! А мы-то какъ-же безъ палокъ?

— Револьверъ захватилъ съ собой, Николай Ивановичъ? спрашивала Глафира Семеновна.

— Забылъ.

— Ахъ, Боже мой! Зачѣмъ-же мы послѣ этого съ собой револьверъ возимъ? Ѣдемъ въ горы, въ самое бандитское гнѣздо, а ты безъ револьвера! Вернись назадъ, вернись… Мы подождемъ.

— Не надо. У него все равно курокъ сломанъ. Видишь, англичане только съ палками ѣдутъ. Палка и у меня есть и даже съ кинжаломъ внутри.

— Да вѣдь ты говорилъ, что свернулъ рукоятку и кинжалъ не вынимается ужъ изъ палки.

— Забухъ онъ. Ну да понадобится, такъ мы какъ-нибудь камнемъ отобьемъ.

Конуринъ сидѣлъ и покачивалъ головой.

— Тсъ… Вотъ уха-то! Что-же ты мнѣ раньше не сказалъ про бандитовъ? говорилъ онъ Николаю Ивановичу. — Тогда-бы я хоть деньги свои изъ кармана въ сапогъ переложилъ. Теперь разуваться и перекладывать неловко.

— Конечно-же неловко. Ну, да вѣдь теперь день и насъ ѣдетъ большая компанія. Кромѣ того, кучеръ, кондукторъ.

— Ничего не значитъ, замѣтила Глафира Семеновна. — Я читала въ романахъ, что бандиты-то иногда кучерами и кондукторами переряживаются.