— Вотъ это штука! проговорилъ Конуринъ. — Да вѣдь мы по итальянски, какъ и по свинячьи, ни въ зубъ…

— Можно и по русски… Въ крайнемъ случаѣ онъ проситъ просто хоть росписаться. Онъ говоритъ, что въ этомъ самомъ альбомѣ есть много автографовъ знаменитыхъ людей.

— Фу, ты пропасть! Стало быть и мы въ знаменитости попадемъ! Валяй! сказалъ Граблинъ и взялся за перо. — Только что писать? Рафаэль, сочини для меня.

— Да зачѣмъ-же сочинять? Пиши, что хочешь! Пиши, что тебѣ всего больше понравилось на раскопкахъ.

— Что? Само собой, увеселительный домъ.

— Ну, вотъ и пиши.

Граблинъ началъ писать и говорилъ:

— "1892 г., марта 8-го, я нижеподписавшійся осматривалъ оный помпейскій увеселительный домъ и нашелъ, что оная цивилизація куда чище теперешней, потому что были даже вывѣски у кокотокъ, а оное очень хорошо, потому что не ошибешься, стало быть и не залѣзешь…" Постой… Какъ кокотку-то звали, что на вывѣскѣ обозначена? обратился онъ къ Перехватову.

— Аттика… Аттика… Мамзель Аттика… подхватилъ Конуринъ, смѣясь. — Неужто забылъ? Ахъ, ты! А еще специвалистомъ по мамзельному сословію считаешься.

Граблинъ продолжалъ:

— "Стало быть и не залѣзешь взамѣсто оной Аттики въ квартиру какой-нибудь вдовы надворнаго совѣтника и не попадетъ тебѣ по шеѣ. Григорій Аверьяновъ Граблинъ изъ С.-Петербурга". Хорошо?

— Чего еще лучше! Ну, давай теперь я напишу, сказалъ Конуринъ, взялъ перо и началъ:- "Самый антикъ лучшій бани и ежели одну мою знакомую супругу въ нихъ приспустить, то она не токма что по субботамъ туда ходила, а даже по средамъ и по понедѣльникамъ, а то и во всѣ дни живота своего". Довольно?

— Конечно-же довольно, отвѣчалъ Перехватовъ. — Теперь фамилію свою подпишите.

— Можно. "Санктпетербургскій купецъ Иванъ Кондратьевь Конуринъ руку приложилъ", — прочелъ онъ, написавъ, сдѣлалъ кляксу и воскликнулъ:- Ай! Печать по нечаянности приложилъ. Ну, да такъ вѣрнѣе будетъ.

Взяла перо Глафира Семеновна и написала: "Очень хорошія вещи эти помпейскія раскопки для образованныхъ личностей, но я объ нихъ иначе воображала. Глафира Иванова, изъ Петербурга".

— А какъ-же ты воображала? — спросилъ Николай Ивановичъ, прочитавъ написанное.

— Молчи. Не твое дѣло…былъ отвѣтъ. — Посмотрю я вотъ, что ты напишешь!

— Да ужъ не знаю, что и написать. Просто роспишусь.

— Нѣтъ, нѣтъ, ты долженъ написать, что тебѣ понравилось.

— Да что понравилось? Храмы понравились. Николай Ивановичъ написалъ:

Храмы хотя теперь и не въ своемъ видѣ, но цивилизація доказываетъ, что помпейскіе люди были хоть и языческаго вида, но леригіозный народъ. Николай Ивановъ.

— Глупо, сказала Глафира Семеновна, прочитавъ…

— Ты умнѣе, что-ли? огрызнулся Николай Ивановичъ.

Перо взялъ Перехватовъ и сталъ писать. Написавъ, оій, прочелъ:

"При посѣщеніи Помпеи умилялся на памятники древняго искусства на каждомъ шагу, преклонялся передъ зодчествомъ, ваяніемъ и живописью древнихъ художниковъ, но… Василій Перехватовъ".

— Все… сказалъ онъ, вздохнувъ. — А что "но" обозначаетъ, пусть ужъ останется въ глубинѣ моей души.

— Знаю, знаю я, что это "но" значитъ! воскликнулъ Граблинъ. — Насъ хотѣлъ дикими обругать.

— А знаешь, такъ тебѣ и книги въ руки… отвѣчалъ Перехватовъ и залпомъ выпилъ стаканъ вина.

Компанія еще долго бражничала въ ресторанѣ и только подъ вечеръ поѣхала домой, порѣшивъ на, завтра утромъ отправиться на Везувій.