— Да что вы ко мнѣ пристали! Не желаю я на мертвечину смотрѣть. Николай Иванычъ! Что-жъ ты?

— Да что я? Я ничего… Ты иди, а я немножко останусь. Подождешь меня у входа.

Глафира Семеновна схватила мужа за руку и потащила вонъ изъ музея.

— Глаша! Какъ тебѣ не стыдно! Словно дикая… Ты хоть сторожей-то постыдись, говорилъ тотъ, упираясь.

— Самъ ты дикій, а не я! Скажите на милость, образованную женщину и вдругъ смѣетъ въ дикости упрекать!

Пришлось удалиться изъ музея. Вышли вслѣдъ за Ивановыми и Конуринъ съ Перехватовымъ.

— Ну, что! встрѣтилъ ихъ у входа Граблинъ. — Не говорилъ я вамъ, что всѣ эти музеи одна канитель?

— Да оно ничего-бы, но я не знаю, зачѣмъ эти мертвые скелеты выставлять! отвѣчала Глафира Семеновна. — У меня и такъ нервы разстроены.

Перехватовъ разводилъ руками, пожималъ плечами и говорилъ:

— Ну, господа! Развитому человѣку съ вами путешествовать рѣшительно невозможно!

Граблинъ вспыхнулъ.

— Однако, путешествуешь-же, на чужой счетъ въ вагонахъ перваго класса ѣздишь, пьешь и ѣшь до отвалу и нигдѣ самъ за себя не платишь! крикнулъ онъ. — Скажите, какой развитой человѣкъ выискался! Подай сюда сейчасъ двадцать франковъ, которые я за тебя канканеркѣ вчера въ вертепѣ отдалъ. Развитой человѣкъ…

— Послушай… Это ужъ слишкомъ…

— Вовсе не слишкомъ. Даже еще мало по твоему зубоскальству дерзкому.

— Дикій, совсѣмъ дикій человѣкъ!

— Дикій, да вотъ не дикаго по всей Европѣ на свой счетъ вожу.

— Да вѣдь ты безъ меня погибъ-бы… Десять разъ въ полицейской префектурѣ насидѣлся-бы, если-бы я тебя не останавливалъ отъ твоихъ саврасистыхъ безобразій. Я за тобой какъ нянька…

— Какъ ты смѣешь меня саврасомъ называть! Ты кто такой? Мазилка, маляръ. А я представитель торговой фирмы.

— Господа! Господа! Полноте вамъ переругиваться! Ну, охота вамъ спорить! вступилась Глафира Семеновна и, взявъ Граблина подъ руку, отвела его отъ Перехватова. — Пойдемте въ ресторанъ завтракать.

— Авекъ плезиръ, мадамъ. Этого ужъ мы даннымъ давно дожидаемся, отвѣчалъ Граблинъ.

Разсчитавшись съ проводникомъ, компанія вышла изъ воротъ помпейскихъ раскопокъ и направилась въ находящійся рядомъ ресторанъ. На подъѣздѣ ихъ встрѣтилъ тотъ-же гарсонъ, который еще передъ отправленіемъ ихъ на раскопки вручилъ имъ меню завтрака. Онъ засуетился, забормоталъ по итальянски съ примѣсью французскихъ, нѣмецкихъ и англійскихъ словъ и усадилъ ихъ за столъ.

— Frutti di mare. Ostriche? предлагалъ онъ.

— Спрашиваетъ, устрицы будете-ли кушать, перевелъ Перехватовъ.

— Устрицы? А вотъ ему за устрицы! — и Граблинъ показалъ кулакъ. — Водка есть? Рюсъ водка?

Водки не оказалось.

— Черти итальянскіе, дьяволы! Мы небось ихъ итальянскій мараскинъ получаемъ, а они не могутъ водки изъ Россіи выписать для русскихъ путешественниковъ! выругался Граблинъ и потребовалъ коньяку.

Поданный завтракъ былъ обиленъ и очень недуренъ, хотя въ составъ его и вошли три сорта макаронъ. Компанія потребовала нѣсколько бутылокъ асти и стала "покрывать лакомъ" коньякъ.

Когда всѣ разгорячились и заговорили вдругъ, гарсонъ принесъ книгу въ толстомъ шагренскомъ переплетѣ, перо и чернильницу и, кланяясь, забормоталъ что-то по итальянски. — Это еще что? воскликнули мужчины.

— Проситъ господъ путешественниковъ написать что-нибудь въ альбомъ ресторана о своихъ впечатлѣніяхъ на помпейскихъ раскопкахъ, перевелъ Перехватовъ.