Дядя посмотрел на меня:

— Ладно, парень. Понятно, что в твоем состоянии ничегонеделание хуже всего, но, может, мы встретимся позднее и клюкнем?

— Не хочется.

— Давай я тоже подъеду к Салли?

Я покачал головой.

— Хорошо, займусь бумажками. Предложишь что-нибудь получше?

Я немного помолчал.

— Узнай, когда состоятся похороны Дороти. Я не хочу там присутствовать, но можно, по крайней мере, послать цветы. Она была милой девушкой. Как подумаю, что позволил ее убить…

— Перестань, Эд! Цветы я пошлю, и нужно будет отблагодарить Ауслендеров за все, что они сделали для тебя. Вот только как? Есть идеи?

Я потряс головой: мозг все еще отказывался работать.

— Я заметил, что каноэ у них сильно обшарпанное — может, новое им купить?

— По мне, так они «Королевы Елизаветы» заслуживают, не менее.

— Вряд ли она пройдет через шлюзы на реке Святого Лаврентия — ограничимся каноэ. Выпьешь еще?

— Нет, спасибо.

— Ладно, парень. — Дядя Эм встал. — Выберу цветы, а потом заскочу в офис. Если к тому времени ничего не придумаю, лягу спать. Прошлой ночью не пришлось: только собрался на боковую, а тут звонит телефон. Вздремнул немного с пяти до семи, пока сидел у твоей кровати.

Я и забыл, что он провел бессонную ночь.

— Значит, утром увидимся. Мне в любом случае надо будет заехать домой побриться-почиститься.

В половине восьмого мы попрощались у «Блэкстона». Я не спеша дошел до Стейт-стрит и сел в трамвай: на такси даже с большим гонораром каждый день не накатаешься.

Жилище Моники, хотя и находилось на другом конце города, так походило на квартиру Салли, что мне показалось, будто я вернулся в вечер прошлого четверга. Те же две смежные комнаты, та же кухонька — только Моника не такая, как Салли. Психика у нее здоровая, и марсиане-убийцы ей не мерещатся.

— Присаживайтесь, мистер Хантер, я только блокнот возьму, — произнесла она. — Или рассказать вам сначала про страховую компанию?

— Удалось выяснить что-нибудь интересное?

— К сожалению, нет, да вряд ли и узнаю — то, что касалось бы вашего дела.

— Тогда подиктуем?

— Да, мистер Хантер. Вы устраивайтесь в кресле, а я сяду за стол.

— Мы ведь договорились, что вы будете называть меня Эдом — забыли?

Моника улыбнулась. Кресло, хоть и не такого цвета, как у Салли, стояло на том же месте.

Моника уже приготовила карандаш и блокнот, а я все молчал, размышляя, с чего начать. Не желал рассказывать о том, что случилось ночью. Не потому, что относился как-то особо к Монике Райт — я к ней ничего не испытывал, — просто не хотел переживать все это заново. Дяде Эму я уже сообщил, Бассету — в общих чертах тоже — неужели заново все повторять?

— А у вас, Моника, не возникает предчувствий? — спросил я.

— Предчувствий?

— Например, что сегодня ночью с вами что-нибудь случится?

Она рассердилась и покраснела, но сообразила, что я совсем не это имел в виду.

— О чем вы, Эд? Глядя на вас, можно подумать, будто с вами случилось нечто страшное.

И я стал рассказывать — сначала просто так, потом уже под запись. Теперь это давалось мне легче, ведь я как бы отвечал на ее вопрос — во всех подробностях, опуская только личные моменты.