— Может, попробуете?
— Я Эд Хантер, мы с вами говорили по телефону. Хотел бы задать вам пару вопросов о Салли Доуэр.
Лицо у него сразу стало напряженным.
— Сожалею, — никакого сожаления в его голосе я не услышал, — но говорить об этом не собираюсь.
Кулаки у меня сжались сами собой, однако я сдержался и прибегнул к легкому блефу:
— Предпочитаете общаться с полицией? Ваше дело, могу устроить.
— Катись отсюда!
Я замахнулся, прежде чем осознал это, но Хаберман успел отскочить и сказал, вроде даже помягче:
— Подожди. Раз сам напросился, сделаем все по правилам.
Да, я напрашивался, и еще как. Во-первых, я, сам не зная почему, люто возненавидел этого парня, а во-вторых, впервые за полтора дня мне представился случай выплеснуть злость и досаду.
— Отлично, — процедил я. — Куда пойдем?
— Пап! — крикнул он в сторону будки. — Я сегодня пораньше. Если что, буду дома.
Вслед за ним я двинулся к задней двери дома рядом с парковкой.
— Ты что? Нельзя же…
— Можно, можно, — кивнул Хаберман. — У меня в подвале нечто вроде спортзала. Пошли.
Он придержал дверь, пропуская меня вперед. В кухне пахло свежей выпечкой, у плиты хлопотала милая пожилая женщина в клетчатом фартуке.
— Это Эд Хантер, мам. Мы пойдем в подвал, разомнемся малость.
— Очень приятно, — произнес я, чувствуя себя глупо.
Она протянула теплую руку, которую мне пришлось пожать.
— Друзьям Билла я всегда рада. Ленч почти готов — вы ведь с нами поедите?
— Боюсь, времени нет, миссис Хаберман.
Ее сын избавил меня от дальнейших отговорок, открыв дверь в подвал.
— Вот и не теряй его. Топай.
Я извинился перед матерью и начал спускаться, закрыв дверь за собой. Хаберман уже включил свет. В одном конце чисто прибранного подвала помещался небольшой бар, в другом — спортивное снаряжение. Холст на полу, стеллаж с гантелями и булавами, закрепленная штанга, на стене четыре пары боксерских перчаток. Мы оба сняли пиджаки, закатали рукава.
— В перчатках или как? — спросил Хаберман.
— Без разницы.
Он выбрал две пары и одну бросил мне:
— Возьмем эти, легкие. Боксируешь?
— Немного. Не спец.
— Я тоже. В колледже занимался борьбой, по части бокса не очень. Будем почти на равных, хотя я на пять-десять фунтов тяжелее тебя — ну, сам напросился.
Перчатки были с эластичной кромкой, завязывать их не требовалось.
— Давай, замахивайся по полной! — с ухмылкой предложил Хаберман.
У меня хватило ума не бить наотмашь, как на стоянке — вместо этого я сделал короткий джеб левой и задел его челюсть, но он опять отскочил. Чувствуя, что в дальнем бою Хаберман меня одолеет, я стал наступать. На сей раз он мне ответил; защита у него была так себе, как и моя, и почти все наши удары попадали куда задумано.
Хаберман не соврал: мы бились почти на равных. Я с большим удовольствием сбил хуком его ухмылку, но тут он мне дал под ребра. Я скрючился, получил в левый глаз, увидел звезды в буквальном смысле, дал задний ход и снова ринулся в бой. Теперь Хаберман отступал, а я наседал, но при этом соблюдал осторожность. Попал ему в диафрагму — он крякнул, но не согнулся. Потом навесил в челюсть слева и справа; будь это прямые удары, тут бы все и закончилось, поскольку я вкладывал в них свой вес. Увы. Я целил высоко и пропустил апперкот, в который Хаберман вложил всю свою силу.
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на полу, а Хаберман склонился надо мной. |