|
И вот героиня этих страниц его жизни исчезла бог весть куда, быть может, навеки! Странное дело, узнав о том, он испытал облегчение или, точнее сказать, как бы очнулся от сна, упоительного, но вместе с тем грозного, подрывающего самые основы его существования. Донна Долорес никогда не казалась ему принадлежащей к реальному миру живых людей; впечатление, которое он к ней испытывал, было связано с некими романтическими наклонностями его натуры; ее внезапное исчезновение напоминало уход актрисы после окончания спектакля. Уход ее оказался не менее таинственным, чем появление, - но разве не следовало того ожидать?! Он не испытывал сейчас ни горя, ни даже естественного человеческого сожаления; словно все, что случилось, было не более чем выдумкой: никто не погиб, никто не пострадал. Таковы были думы мистера Пуанзета (в собственной его интерпретации) при получении телеграммы от донны Марии; плод холодных самонаблюдений человека, который считает, что его эгоизм и равнодушие возвышают его над толпой, но не находит в том повода ни для торжества, ни для сожалений. Однако, когда он свернул с дороги, ведшей прямиком в миссию, и направил коня к жилищу донны Долорес, тревога и волнение превозмогли в нем доводы рассудка. Не в силах справиться с этим невольным движением души, он самоуверенно попытался свести его к тем же мотивам, которые погнали его когда-то в Голодный лагерь, чтобы разузнать о судьбе покинутых там людей. Вдруг лошадь Артура взвилась на дыбы; менее искусный наездник не усидел бы в седле. Перед ним зияла пропасть футов в тридцать шириною и не менее тридцати в глубину; на дне ее в невообразимом беспорядке лежали обломки того, что еще недавно было корралем Пресвятой Троицы. Если бы не устрашающая глубина и ширина этой расселины, Артур принял бы ее за характерную трещину в почве, которыми палящее солнце перерезает безводную равнину за долгое жаркое лето; иные из них служат нешуточным испытанием для всадника. Но, вглядевшись, юн убедился, что это совсем не трещина. Земля не расселась, а словно бы опустилась; на дне пропасти росла та же сухая ломкая трава, что покрывала равнину. Погруженный в свои мысли, Артур не замечал пути. Как видно, ой ехал много быстрее, чем ему казалось. Но если перед ним действительно остатки корраля, тогда отсюда должны быть видны стены _асьенды_. Он направил взгляд к предгорьям, но увидел все ту же унылую равнину. Между пропастью, возле которой он стоял, и ближними отрогами горного хребта не возвышалось решительно ничего: ни крыши, ни стены, ни развалины. Он похолодел от ужаса, повод выскользнул у него из разом ослабевших рук. О господи! Так вот что хотела сказать ему донна Мария! Или после того случилась еще одна, новая катастрофа? Он огляделся по сторонам. Или эта гигантская, бескрайняя, бездорожная равнина за века соседства с сияющим океаном сама уподобилась водной стихии? Стоя сейчас над коварно раскрывшейся у самых его ног пропастью, Артур Пуанзет прочитал в ее зеве страшную судьбу ранчо. |
