Некоторыми характерными особенностями наследия Зайончковского был отрыв милютинских преобразований от их предыстории в николаевском правлении, как и явная политизация противопоставления «благотворных» либеральных преобразований их «отсталым» критикам, которых для убедительности часто зачисляли в ретрограды или даже в крепостники. Весьма условным можно назвать и общую положительную оценку результатов проверки реформ армии в деле – на полях сражений русско-турецкой войны 1877–1878 годов<sup>371</sup>. Из поля внимания школы Зайончковского по вполне понятной причине выпала и история высшего военного управления. Ведь Милютин не был сторонником создания независимого Генерального штаба. Последнюю проблему стоит признать сложной, а историю ее – очень запутанной.
Российская система управления, в том числе и военного, была недостаточно дифференцирована и структурирована. Даже жесткая централизация порой сочеталась со слабой институциональной иерархией органов управления. Отсутствовал юридически оформленный институт и механизм принятия решений. В этой обстановке борьба взглядов превращалась в соперничество личностей, а не концепций, немало вредившее общему делу. Основные противники России в Европе ко второй половине XIX века уже перешли к этапу формирования индустриального общества. С Великими реформами этот этап открывала для себя и Россия. Задачи управления, организации, планирования резко усложнялись. Решение этих задач требовало создания хорошо организованной бюрократии. В военном деле эта организация, на мой взгляд, соответствует делению военного ведомства на орган военного администрирования и орган военного планирования, боевой подготовки и боевого руководства войск – Генеральный штаб.
1863–1875 годы Обручев провел на службе в Совещательном и Военно-Ученом комитетах Главного штаба, которые представляли собой особую стадию в истории становления русского Генерального штаба. Сходные процессы происходили во всех основных европейских армиях. Но, прежде чем обратиться к деятельности Обручева в Военно-Ученом комитете (далее ВУК), считаю необходимым остановиться на проблеме истории создания такого института, как Генеральный штаб.
Армии, основанные на профессиональном принципе, в том числе и русская армия, не нуждались в сложном механизме предварительного планирования войны и управления боевыми действиями, по причине малочисленности войск, задействованных на поле боя. Полевая армия в 100–120 тысяч человек была скорее исключением, чем правилом, аномалией этого периода (я исключаю азиатские армии, имевшие другой принцип комплектования). Одной из самых сильных армий ХVI века в Европе была армия Карла VI, с которой он осаждал крепость Мец. Ее численность достигала 100 тыс. чел. Иногда такой же величины достигала французская армия, например при Людовике ХIV. Правда, значительная часть таких гигантов, потрясавших воображение современников, распределялась по гарнизонам. В поле выводились не столь многочисленные подразделения, да и те часто действовали раздельно. В Семилетнюю войну полевые армии не превышали численности в 60–70 тыс. чел.<sup>372</sup>
Французская революция привнесла изменения в старый принцип комплектования. Клаузевиц, живой свидетель этих изменений, писал: «В Средние века военная мощь была в руках дворянства и аристократии; за последние столетия она стала собственностью монархов, базирующейся на их финансовой и административной системе; в новейшее время она стала показателем всей национальной мощи»<sup>373</sup>. Численность французской армии к концу XVIII – началу XIX века многократно возросла. Одним из первых актов революционного правительства был декрет о пополнении армии только добровольцами (1789). Однако в 1792 году было собрано только 83 тыс. волонтеров. Войны с коалициями, окружавшими Францию, покончили с прекраснодушным подходом к делу обороны страны и уж тем более к делу ее агрессии. |