|
Остались только пустые палатки, потухающие костры и около 20 человек инвалидов, охраняющих лагерь. Осужденный находится в палатке с четырьмя часовыми по углам, которые удивляются, что жандармы не идут за преступником, и злятся, что не могут принять участие в битве. До последней минуты бедный Жан надеялся, что ему позволят умереть в бою. Увы, нет! Он остался здесь один, опозоренный, забытый, с ногой, крепко привязанной к колу. Родная военная семья уже отвернулась от него как от недостойного, не хочет ни видеть его, ни знать. Скоро придут жандармы и поведут его на позорную казнь как преступника. Это уже слишком. Вопль вырывается из груди Жана, он разражается рыданиями. Это первый и единственный признак слабости, который он позволил себе. Товарищи, которые хорошо знают его, глубоко потрясены. Они переглядываются и думают про себя, что дисциплина -- вещь бесчеловечная. Один из них машинально протыкает штыком бок палатки. Перед ними Жан с бледным лицом, с полными слез глазами. Герой второго полка зуавов, Сорви-голова плачет, как дитя! Глухим отрывистым голосом он кричит: -- Убейте меня! Убейте! Ради Бога! Или дайте мне ружье! -- Нет, Жан, нет, бедный друг, ты знаешь -- приказ! -- тихо отвечает ему товарищ. Сорви-голова тяжело вздыхает, выпрямляется и восклицает: -- Роберт! Вспомни... Ты лежал, как мертвый... в пустыне... пораженный солнечным ударом... Нас было пятьдесят человек, мы были окружены пятьюстами и отступили, хотя это не в привычку нам! Ни телеги, ничего... каждый спасал свою шкуру! Кто донес тебя па спине до лагеря? Кто тащил тебя умирающего? -- Ты, Жан, ты, дружище! -- отвечает часовой, и сердце его разрывается от скорби. Сорви-голова обращается к другому: -- А ты, Дюлонг, кто поднял тебя, раненого, когда ты лежал, готовясь к смерти, во рву? -- Ты -- мой спаситель, Жан! Моя жизнь принадлежит тебе! -- отвечает тронутый зуав. -- А ты, Понтис, -- продолжает Сорви-голова. -- кто принял за тебя удар в грудь? Кто бросился и прикрыл тебя своим телом? -- Ты, Жан, ты... и я люблю тебя как брата. Сорви-голова, продолжая это геройское перечисление, протягивает руки к четвертому часовому и кричит: -- Ты, Бокамп, ты умирал от холеры в сарае Варны. Ни доктора, ни лекарств, ни друзей -- ничего! Кругом стонали умирающие. Кто оттирал тебя, согревал, чистил и убирал за тобой, желая спасти тебя, кто, умирая от жажды, отдал тебе последнюю каплю водки? -- Я обязан тебе жизнью! -- отвечает часовой, глаза которого наполняются слезами. Все четверо повторяют: -- Наша жизнь принадлежит тебе... Чего ты хочешь? -- Я ничего не хочу. |
