Я рванулся к лестнице.

Поздно.

На меня набрасываются два парня, целя кулаками в виски. Одного я сбиваю. Второй пытается врезать мне в нос. Промазывает и бьет в лоб. Ударяю его пальцем в глаз и отшвыриваю в сторону. Но момент упущен – на меня накидывается вся толпа. Сначала несколько ударов кулаком, а затем по ребрам бьют специально утяжеленной битой. Если обнаруживаешь у кого‑то здесь бейсбольную биту – ты попал. В Ирландии не играют в бейсбол. Люди, которые таскают с собой биты, – профессиональные череполомы. Еще одна бита бьет меня по ногам. Я с криком падаю. Удар по голове. Еще несколько – по ребрам. Сверкает нож. Бейсбольные биты и ножи. Да… Сдается, они действительно готовы меня убить. Коп под прикрытием – для них это вполне подходящий предлог.

Буквально в двух дюймах от моей головы свистит бита, круша чью‑то ногу. Следующий удар метит – но промахивается! – мне по яйцам. И все же кто‑то сумел врезать мне в грудь, сбивая дыхание.

Наконец мне удается достать револьвер.

Стреляю кому‑то в ногу, кому‑то в живот. Два бандита грузно падают на пол, слишком ошарашенные, чтобы завопить.

Избиение прекращается, люди на какое‑то время замирают. Стреляю в потолок, и нападающие отступают.

Я уже плохо соображал, еще чуть‑чуть – и потерял бы сознание. Изо рта текла кровь, голова раскалывалась от убийственной боли. Встал, качаясь, с трудом удержался на ногах.

– Я не гребаный коп, – сказал я и обвел дулом револьвера всех, на мгновение задерживаясь на каждом. Теперь они были напуганы и готовы мне верить. – Гасти задолжал мне десять тысяч. Я пришел забрать свое.

Все обернулись в сторону ублюдка.

Нужно задержать их внимание подольше. Выстрелил Гасти между ног. Он с криком упал на пол.

– Если кто попробует хотя бы посмотреть на меня, получит пулю в голову! – выкрикнул я толпе.

Прихрамывая, побежал к лестнице. Вышибала загородил выход. Выстрелил ему в левую ляжку, рывком проскочил мимо и кое‑как вполз по ступенькам наверх. По пятам бурлила толпа, шумно споря: бежать или не бежать за мной, полицейский я или нет? Никто никого не слушал, и все были потрясены тем, что у меня оружие. А у меня остался один патрон. Один – на всю толпу!

Рывком открыл железную дверь и выбежал на улицу. Одна улочка, другая – и я заблудился.

Кровь течет. Стучит в голове. Начинает болеть все тело. В глазах мелькают искры.

Оглядываюсь: погони нет.

Еще одна улочка. Поскальзываюсь, падаю на кучу мусора. Да. Так мне и надо. Тут мне самое место.

Мне мнится, что я в Белфасте. В Дублине.

Меня несет дальше – назад. Через страны. Океаны. Годы.

Лима. Лос‑Анджелес.

Еще дальше.

До холодного января в Бронксе – почему мое сознание вернулось туда, я пока что не знаю, но пойму к полуночи.

Ш‑ш, ш‑ш, ш‑ш… Мы бежали по дорожке между путями и ограждением. Приближался поезд второго маршрута красной линии, и Энди боялся, что нас засосет под состав, как Голдфингера вынесло из самолета в кино про Бонда.

– Это невозможно, – пытался я его вразумить. – Там возникла разница давлений…

– Ага‑ага! Когда меня размажет по вагонам, ты расскажешь это моей маме.

Поезд увеличивал скорость, а нам еще так далеко до лестницы на платформу!

– Не успеем, – заявил Энди. Вел нас Фергал, но он явно нанюхался: воображал, будто то ли командует солдатами, то ли охотится на зайцев – кричал, гикал и запугал нас с Энди до смерти.

– Заткнись, ненормальный! – крикнул я ему, но он был неуправляем.

Поезд подходил все ближе и ближе и тормозить не собирался.

– Нам всем крышка, – прохрипел Энди за моей спиной.