В разные стороны полетели отброшенные его могучими руками люди, пока на пути его не встал наш Ефим. Лицо у него горело вожделенным желанием подраться.

    -  Шалишь, - громко сказал он и сграбастал Ермолу за грудки.

    Экзекутор попытался сбить нежданного противника с ног, но тут коса нашла на камень, и камень оказался крепче. Здоровяки сцепились и начали лупцевать друг друга. Про мертвого барина все тут же забыли и принялись подбадривать бойцов.

    Униженный мной Ефим всеми силами старался реабилитироваться за прошлое поражение и лупцевал Ермолу насмерть. Тот стоически терпел тяжелые удары, но ответить равными не смог и вскоре был сбит с ног и прижат к земле.

    -  Вяжи его, ребята, - прохрипел счастливый победитель.

    Толпа бросилась на побежденного. С палача сорвали одежду. Весь двор ликовал. Мычащего, еще пытающегося сопротивляться Ермолу подтащили к скамье, на которой лежал умерший барин.

    -  Барина в дом несите! - закричала осиротевшая Устинья. - Осторожнее!

    Однако народу было не до нежностей. Захарьина схватили за руки и за ноги и бегом отволокли в дом, чтобы освободить место следующей жертве.

    -  Кто править будет? - спросил Ефим, чувствуя себя победителем.

    -  Можно я, - попросил, выступая вперед, невзрачный мужичонка с клочковатой бородой. - Ермолушка моего сыночка до смерти забил, пусть теперь сам такую же сладость попробует.

    -  Ну, если так, давай, - вынуждено согласился я. Крестьянин низко поклонился сначала нам с Мининым, потом остальным:

    -  Простите меня, люди добрые.

    За что его прощать, пока было непонятно. Ермолу между тем уже уложили на скамью и крепко держали за голову и ноги.

    Крестьянин перекрестился, взял в руку батог и, не очень даже замахиваясь, опустил палку на спину убийце сына. Несколько мгновений было тихо, потом раздался рев, полный звериной тоски и смертной муки.

    Я невольно взглянул на спину палача. Его красивое, сильное тело перечеркнула кровавая рана. Крестьянин, словно торопясь, чтобы его не лишили выстраданной мести, вновь взмахнул батогом…

    С Ермолой нужно было кончать по любому. Слишком большое удовольствие получал он от человеческих мучений, чтобы его носила земля. Теперь же он находился в надежных руках.

    Чтобы не видеть кровавого зрелища, я вскочил в седло и выехал со двора.

    Мне еще нужно было встретиться с Ульяниным дядькой Гривовым, отблагодарить его за помощь и попросить проводить во владения старого Лешего.

    Деревню Коровино при дневном свете я видел впервые. Она оказалась похожей на тысячи себе подобных нищих русских деревень. Длинная улица, вдоль которой стояли избы, была грязна и пуста. Крестьяне еще не вернулись с полей. Из помещичьей усадьбы продолжали слышаться надрывные крики.

    Я остановился около избы, возле которой сидел на завалинке старик.

    -  Дедушка, - спросил я его, - не знаешь, Гривов в избе или в поле?

    -  Дома, сынок, - ответил он, пытаясь рассмотреть меня слепыми глазами. - Куда ж он, хворый, денется. Дома должен быть, если только не помер.

    Я разом забыл про несчастного Ермолу и пришпорил коня. Изба Гривова была в конце деревни. Донец взял в галоп, и через две минуты я остановил его у знакомого крыльца.

    В избе стоял тяжелый дух. Я закрыл глаза, привыкая к полумраку, и услышал знакомый голос:

    -  Кого Бог несет?

    -  Здравствуй, дядька Гривов, - шутливо сказал я, подумав, что до сих пор даже не удосужился узнать его имени.