-  Это хорошо, - ничего не значащим тоном, произнес я, - нам нужно хорошо согреться, а то, не ровен час, простудимся и заболеем. А нам еще далеко идти.

    Разговор казался самым невинным, однако все было много сложнее. Наши тела сплелись, но мы оба лицемерно делали вид, что между нами ничего не происходит. Теперь мне было уже не только тепло, а жарко, и можно было бы без ущерба для здоровья ослабить объятия, чего я, понятное дело, не сделал. Сладкая истома забирала все сильнее.

    -  Сено колется, - пожаловалась Наталья Георгиевна и пошевелилась, устраиваясь удобнее. - Грех это, - грустно добавила она, - да видно, ничего не поделаешь…

    Я не дал ей досказать и завладел губами. Морозова испуганно убрала лицо.

    -  Ты, чего это, батюшка, делаешь?

    -  Целуюсь, - честно сознался я.

    -  А для чего?

    -  Для чего люди целуются? Не знаю, наверное, для удовольствия.

    -  Это ты как бы христосуешься? - опять удивила меня странным вопросом Наталья Георгиевна.

    Я начал постепенно врубаться, что с поцелуем я немного поспешил. Поцелуи между мужчинами и женщинами в этом веке еще не вошли в моду.

    -  Тебя муж никогда не целовал? - на всякий случай спрос ил я.

    -  Я что, крест или икона? - удивленно ответила женщина.

    -  А можно, я тебя поцелую, ну, как икону?

    -  Поцелуй, батюшка, коли охота есть, ты все-таки лицо почти духовное.

    Я приник к невидимому, прохладному лицу и начал нежно, едва касаясь губами, целовать щеки, шею, плечи молодой женщины. Наталья Георгиевна сначала никак не воспринимала прикосновения, боясь то ли подвоха, то ли неведомой опасности.

    -  Батюшка, что-то мне щекотно, - пожаловалась она, когда поцелуи стали настойчивее. - Ты, коли тебе такая охота, так делай сразу, моей воли нет против мужчины.

    -  Не мешай, - попросил я, с трудом отрываясь от теплой, шелковистой кожи. - Я сам знаю, что делать.

    -  Ну, воля твоя, - покорно ответила женщина, замирая в моих объятиях.

    -  Что-то, батюшка, меня в жар бросает, - вдруг пожаловалась Наталья Георгиевна. - Губы у тебя больно горячи.

    -  Потерпи, любовь всегда горяча.

    -  Я жена честная и всегда себя блюла, - уже прерывисто дыша, сообщила Морозова. - Ты не демон ли? У меня все нутро горит!

    -  Не демон, - успокоил я. - Дай свои губы, сама поймешь!

    Я завладел ее мягкими, неловкими губами, и у нас начался долгий, бесконечный поцелуй.

    -  Батюшка, да когда ты, наконец, начнешь, никаких сил нет терпеть…

    Потом были стоны и неясные слова, дурманящая сладость горячего, женского тела и обжигающая нежность…

    -  Нешто так бывает? - спросила Наташа, когда мы, усталые, лежали под пахучим сеном, вытянувшись во весь рост и едва касаясь друг друга. - Я замужем уж десятый год, а сладости-то, выходит, и не знала.

    В ответ я только поцеловал ее в губы и снова обнял. Меня била нервная дрожь, и одна за другой накатывались волны желания.

    -  Устала, я, - не отодвигаясь, сказала Наталья. - Давай чуток отдохнем.

    -  Конечно, милая, - ответил я. - Тебе тепло?

    -  Тепло, ох, как тепло! Жарко!

    Действительно, ее тело было очень горячим.